Институт государства
в контексте переосмысления
концепции естественного права
Quod facienti, quod in se est,
non denegatur gratia necessaria117
Философские понятия естественных законов и естественных прав оформились, можно сказать, в глубокой древности. Причем указанные понятия использовались как для целей сакрализации государства и обоснования божественной природы власти вообще, так и в качестве антитезы позитивного права, устанавливаемого законами государства.
В первом случае в общественное сознание внедрялась идеология, нацеленная на восприятие гражданами государственных законов как законов, хотя и изданных «по воле законодателя» и «велению власти», но основанных не на произвольном решении или мнении законодателя, а на понимании им божественных установлений и с учетом незыблемых и естественных устоев общества. В другом случае естественные законы трактовались в качестве доказательства необходимости ограничения государственной власти, а естественное право облекалось в форму естественного протеста против неправильных (несообразных с божественными установлениями) или устаревших норм государственного права, либо произвольно установленных, либо не успевающих за требованиями естественного процесса развивающейся жизни человека и общества. Иными словами, вопрос о положительном и естественном праве всегда носил ту или иную политическую окраску, активно использовался и в периоды обострения противостояния между теократической и светской властями, и в условиях их «мирного сосуществовании».
Причем естественно-правовые идеи (предполагавшие наличие над государственной властью высших инстанций) с давних пор с равным успехом трактовались как в пользу абсолютной монархической власти, так и для обоснования демократических устоев светской власти и принципа «народного суверенитета» (как правило, всегда служившего ширмой для утверждения в обществе тоталитарного режима).
Однако в настоящее время, как правило, считают, что естественно-правовая доктрина получила развитие на почве идей индивидуализма и либерализма, где стремление установить границы государственной власти выливалось в требования соблюдения прав отдельных лиц. Действительно, в различных либеральных концепциях во главу угла ставилась задача обеспечения свободы человека в его стремлении к самореализации и удовлетворению своих потребностей. Эта свобода определялась в качестве естественного права, которое формально признавалось ограниченным свободой и правами других людей. Но дело в том, что в такой трактовке границы указанной свободы оказывались размытыми. В результате задача раскрытия потенциала и способностей человека на практике сводилась к вопросу о возможностях самореализации отдельных индивидов или о свободе для избранных. Иными словами, происходил закамуфлированный процесс преобразования понятия естественного права. Защита прав человека превращалась в идеологическое обоснование права сильного. В качестве конечного пункта, логически завершающего подобное обоснование, неизбежно проявлялась высшая и наиболее извращенная форма индивидуализма в виде авторитарной власти, основанной на полицейских методах хозяйствования и на подавляющих всякую инициативу корыстных интересах бюрократии.
Кроме того, естественные права и свободы человека представителями либеральных течений также трактовались как данные свыше, а не получающие свое признание в процессе взаимодействия людей. Иными словами, эти данные свыше права отделялись и не рассматривались в неразрывном единстве с возлагаемыми на человека обязанностями. Примером такого подхода может служить широко разрекламированное в свое время изречение Ж.-Ж. Руссо: «Человек рождается свободным, но повсюду он в оковах»118. Если естественные права признавались за человеком от рождения (а в соответствии с другими трактовками — еще и до рождения), то установление обязанностей человека относилось и относится к прерогативе общества и государства. Но в таком случае неизбежно оказывается, что государственной власти приписываются если не божественные, то сверхъестественные мифические полномочия.
Наряду с этим появлялись претензии на знание природы, смысла и цели человеческой жизни. Такой целью называлось, например, стремление к счастью или благу, пусть и по-разному понимаемому. При этом проблема обеспечения человеческого счастья и блага вменялась в задачи государства или общества, что приводило к постоянному созданию таких «идеальных» конструкций государственного и общественного устройства, воплощение которых на практике оказывалось несовместимым с принципами свободной деятельности человека.
Приверженцы различных концепций естественного права, заявляя о стремлении человека к счастью или благу, часто упускали из вида одну простую философскую мысль о том, что само право человечества на жизнь логично было бы сначала соотнести с вопросом о возложенных на него обязанностях. Конечно, оставаясь на научных позициях, в полной мере ответить на этот вопрос (по иному звучащий как вопрос о месте и роли человечества в мироздании) вряд ли когда-либо удастся. Тем не менее, анализ накопленного исторического социологического знания позволяет в качестве общей обязанности человечества назвать задачу все более полного раскрытия заложенных в человеке способностей и возможностей. С этой точки зрения, стремление людей к счастью, к обладанию материальными и духовными благами можно рассматривать лишь в качестве инструмента выполнения возложенных на каждого человека (как части некоего совокупного целого) указанной обязанности, но не в качестве цели человеческой жизни.
Все, кто признает, что человеческая жизнь — это не произвольный набор различных состояний, согласны с положением, что жизнь людей развивается в соответствии с объективными или «естественными» законами. Но не всегда учитывается, что наглядным проявлением действия естественных законов является процесс постоянного раскрытия эмпирически неопределенной величины разнообразных физических, духовных и умственных возможностей, заложенных в человеке.
Под человеком в данном случае понимается не отдельная личность, а категория, обозначающая совокупные способности всех людей, то есть условный индивид, представленный человеческим сообществом в целом. Ведь раскрытие человеческого потенциала, человеческих способностей оказывается возможным только при наличии и посредством взаимодействия людей, при расширении и углублении разделения труда между ними. Этот процесс — эмпирически познаваемая реальность, которая в ходе человеческой истории все более отчетливо себя проявляет.
Отражением действия естественных законов можно считать непрекращающийся процесс разделения труда, появление новых и расширение круга ранее известных сторон разнообразной человеческой деятельности, включаемых в понятие «человеческая культура». Причем само понятие «культура» в широком смысле можно охарактеризовать и как отражение общего уровня развития человека, человеческих возможностей и способностей, и как показатель такого развития.
Как справедливо заметил еще в конце XVIII века Вильгельм фон Гумбольдт
В марксистской трактовке законов общественного развития также имеется определение, согласно которому человек формально провозглашен в качестве главной производительной силы. Однако основное внимание в марксистской теории уделяется не столько человеку, сколько техническому прогрессу и форме собственности на средства производства. При этом Марксу для обоснования его идеи социальной революции, согласно которой приход к власти пролетариата представлялся как окончательный вследствие предполагаемого уничтожения всех классов и слоев гражданского общества, потребовалось процесс разделения труда остановить. Им было заявлено о том, что процесс разделения труда относится лишь к историческому закону, действие которого завершается с приходом к власти пролетариата и возникновением общественной собственности на средства производства.
Основателям исторического материализма понадобилось «отменить» этот естественный закон для обоснования возможности появления однородного общества, в котором не будет разделения людей не только на классы, но и по профессиям. В противном случае создаваемая ими идеологическая конструкция самоуничтожения государства после прихода к власти пролетариата оказывалась даже без намека на теоретическое обоснование.
«Упразднив» закон разделения труда, Маркс выдвинул тезис о возможности всестороннего и полного развития каждого отдельного человека. Энгельс обрисовывал реализацию данного тезиса на практике следующим образом. «Настанет время, когда не будет ни тачечников, ни архитекторов по профессии и когда человек, который в течение получаса давал указания как архитектор, будет в течение некоторого времени толкать тачку, пока не явится опять необходимость в его деятельности как архитектора»122. Правда, судя по сохранившимся письмам, сам Энгельс в эту «идиллическую картину» слабо верил, прекрасно понимая важность разделения труда в различных сферах человеческой жизнедеятельности123. Творцам «научного коммунизма» подобные «обоснования» нужны были в политических целях. При этом очевидно, что рисуя такими красками будущее общество, классики марксизма исключительно низко оценивали умственный потенциал своих сторонников. Они, похоже, рассчитывали (и этот расчет, надо признать, в значительной степени оправдался), что у основной массы последователей их «учения» просто не появится мысль о том, что если архитектор сможет выполнять обязанности тачечника, то тачечник никогда не исполнит функции архитектора, сколько бы времени он на это не потратил. Вернее, такая возможность появляется, если только с самого начала исходить из посылки, что вся «работа» архитекторов в новом идеальном обществе будет заключаться исключительно в строительстве бараков и свинарников.
Понятно, что представленная Энгельсом картина человеческой жизни в условиях «аннуляции» закона разделения труда на деле предполагала торможение всякого развития, означала полное усреднение и обезличивание человеческой массы124. В то время как для раскрытия человеческого потенциала необходимо не усреднение, а все большее разнообразие индивидуальных способностей людей. Это и происходит благодаря процессу разделения труда, который одновременно предполагает приращение и изменение социальных связей в направлении большего учета индивидуальных возможностей и способностей каждого человека, а также все большее осознание ценности каждой человеческой жизни.
Другое дело, что оставаясь на научных позициях, в полной мере ответить на вопрос, почему и зачем этот процесс происходит вряд ли когда-нибудь удастся. По крайней мере, пока все попытки дать на него ответ приводили лишь к появлению новых религий, социальных и политических мифов, создатели которых, претендуя на «абсолютное» знание и называя «искусственным человеком» государство, общество или просто систему, наделяли их божественными или мифическими свойствами125. Заявив о познании целого, поставив в качестве своей цели заботу об общем, они в действительности претендовали на знание предельных возможностей и способностей человека. Давно известная аксиома, что истинная наука предполагает неопределенно широкий эмпирический базис, при таком подходе забывается. Но история человеческой жизни не останавливается, раскрывая дополнительные возможности и способности человека, а вместе с тем и ограниченность теоретических концепций идеального государства и идеального общества.
Все теоретические построения, заявлявшие о благе целого и знании путей его достижения, разрушались, вступая в противоречие с естественным законом человеческого развития. Вместе с тем они служили идеологической основой для появления различных форм тоталитарной власти, которая, реализуя себя в форме неправомерного насилия, разрушающего естественные основы своего сохранения, препятствовала созданию условий, необходимых для самореализации индивидов в процессе их совместной деятельности, то есть для раскрытия человеческих возможностей и способностей.
В этой связи, оставаясь в рамках научного подхода, важно не просто отказаться от претензии на познание целого как цели и смысла человеческой жизнедеятельности, а сосредоточить внимание на проявлениях процесса человеческого развития и понимании условий, обеспечивающих возможность данного развития в рамках человеческого сообщества. С этой точки зрения понятие естественного права каждого отдельного человека должно определяться не как принадлежащее ему по праву рождения, а только в контексте выполнения им обязанности или вклада, способствующего развитию и раскрытию способностей других людей. На практике такой подход реализуется в ходе осознания вполне естественной нормы жизни, согласно которой человек не вправе требовать удовлетворения своих потребностей за счет других людей, не принимая на себя в ответ соответствующих обязанностей или предварительно не обеспечив результатами своей деятельности удовлетворение чужих потребностей. Иными словами, если человек получает удовлетворение своих потребностей за счет других, не предоставив ничего взамен, то у него возникает естественная обязанность перед другими членами общества, а у последних — естественное право. И наоборот, предоставив другим результаты своей деятельности (товары, услуги и т.п.), но одновременно не получая от них взамен ничего, что бы удовлетворило его собственные потребности, указанный человек получает естественное право по отношению к другим, а у других возникает в отношении него естественная обязанность. Но сами эти права и обязанности, как и их объемы, форма фиксации и реализации, могут быть названы естественными только если они способствуют человеческому развитию и при условии, что права одних естественным образом, а не по принуждению, признаются другими.
Данные определения могут показаться абстрактными и плохо подтверждаемыми данными эмпирической действительности, если эту действительность представлять в виде многочисленных фактов, свидетельствующих о наличии и стремлении большой массы людей иметь только права, пользоваться благами, полученными от других, но не иметь при этом никаких обязанностей. Но на самом деле утверждение о том, что к подобному образу жизни и взаимоотношениям стремится основная масса людей, содержит в себе отрицание такой возможности. Когда к этому стремятся все или большинство, то мало кому указанное стремление удается реализовать на практике или, по крайней мере, добиться его сохранения. Кроме того, эмпирически познаваемая реальность представляет многочисленные доказательства того, что социальное развитие оказалось бы невозможным без готовности одних членов общества вносить больший вклад в создание материальных и духовных благ, чем они получают или могут получить в тот или иной конкретный период времени от других его членов. Самым простым примером может служить забота о детях и их воспитании, что, правда, характерно и для всего живого на земле. Особенность человеческого рода (в отличие от животного мира) заключается в том, что такие взаимоотношения постепенно стали проявляться в процессе взаимодействия людей, которые не были связаны родственными узами.
Иными словами, социальное развитие стало возможным по причине того, что одни люди, обладая более высокими способностями и реализуя их на практике, по собственной инициативе стали делиться результатами своей деятельности (включая знания и опыт) с другими, удовлетворяя их потребности. Взамен они могли получать лишь обязательства в виде признания их прав как кредиторов общества.
Подчеркнем, что, когда мы говорим о «кредиторах», то вкладываем в это понятие широкий смысл, а не ограничиваемся его узко экономической интерпретацией. Хотя и экономический аспект данного вопроса также не исключается. Но для нас важно обратить внимание читателей на следующую мысль. Если рассматривать естественный закон социальной жизни, то таким законом необходимо признать наделение именно кредиторов общества определенными правами и привилегиями. Иными словами, понятие «кредитор» по определению предполагает признание его вклада другими членами общества в виде наделения определенными правами. Форма фиксации указанных прав, как мы подробнее рассмотрим ниже, может быть различной. Понятно также, что появление указанных прав одновременно предполагают естественное принятие на себя должниками соответствующих обязательств.
Заметим также, что само понятие естественного права вряд ли могло появиться, если бы люди не сталкивались в своей деятельности с признанием прав своих кредиторов и принятием на себя определенных обязательств по отношению к ним. Представление об естественных правах как о божественных установлениях, скорее всего, могло появиться лишь на относительно высоком уровне развития человечества, добраться до которого люди могли только при соблюдении этих прав и обязанностей, находя адекватные формы для их фиксации и реализации.
Кстати, согласно Цицерону, почитание римлянами богов складывалось в соответствии с представлением о наличии между ними некой специфической формы правовых отношений, определяемых согласно принципу «do ut des» («даю, чтобы ты дал»). Иными словами, в основе почитания людьми богов, по сути, лежали отношения, обусловленные признанием людьми своих обязанностей перед богами как должников перед кредиторами. Так, в трактате «О природе богов» Цицерон, критикуя точку зрения эпикурейцев (утверждавших, что боги не уделяют никакого внимания жизни людей, а почитать их нужно за их «превосходную природу»), поднимал следующие вопросы: «Почему [люди] должны проявлять благочестие в отношении того, от которого ничего не получаешь? И чем вообще можно быть обязанным тому, который ничем этого не заслужил? Ибо благочестие (pietas) — это справедливость по отношению к богам. А если у человека нет никакого общения с богом, то какое право имеет бог претендовать на какое-то особое отношение к себе со стороны человека? Набожность же есть умение почитать богов, а за что следует почитать ваших богов, я не понимаю, если я от них никаких благ не получал и не надеюсь получить?» 126.
Не случайно в различных религиозных и философских системах можно также обнаружить много положений, направленных на стимулирование людей вносить больший вклад в «общее дело» и так называемое общественное благо. Это называлось «добродетельность» или «благотворительность». Однако при этом часто затушевывалось то обстоятельство, что люди с такой установкой и образом жизни всегда оказывались кредиторами общества.
Безусловно, то или иное лицо, совершающее добродетельный поступок (оказываясь тем самым в роли кредитора общества), может в качестве своего рода оплаты испытывать удовлетворение от самого факта собственных действий или даже от самопожертвования. Так поступают те, кого мы называем героями, а также настоящие друзья и влюбленные. Примером служит и труд многих ученых, осознающих, что результаты их деятельности могут быть поняты или использованы только будущими поколениями127. Но для развития общества необходимо, чтобы подобное отношение к делу и подобные действия приобрели постоянный и массовый характер. А для этого требуется соответствующее признание со стороны тех, кому «благотворительность» оказывается128. Не случайно предложенное Платоном (Сократом) обоснование необходимости правления в государстве именно философов (поскольку только они смогли найти для себя лучший образ жизни, чем обладание властью и богатством) было подвергнуто критике даже его сторонниками и последователями. Более того, нельзя не подчеркнуть тот факт, что любая добродетель нуждается в определенных формах признания и вознаграждения, так как в противном случае она может вырождаться в маниакальные действия различного рода фанатиков.
Не исключено, что первоначальная цель религиозных и философских воззрений на добродетель состояла в передаче последующим поколениям понимания важности таких кредитных отношений, которые способствовали бы развитию человеческой личности, а не превращались бы в фактор ее закабаления. Иными словами, «обещания» вознаграждения за добродетель в эсхатологической перспективе можно рассматривать как способ закрепления в сознании людей необходимости таких кредитных отношений, которые не трансформировались бы в ростовщические. Однако обратная сторона такого подхода связана с тем, что мы перестаем замечать или забываем о кредитной природе любых социальных прав.
В настоящее время в западной (и отчасти в восточной) церкви идея прав и свобод индивида увязывается, с одной стороны, с нравственной ответственностью человека, которая определяется согласно христианским ценностям, а, с другой — с поиском адекватных механизмов контроля над правомерностью государственной власти.
Католической церковью упорядоченная и служащая праву власть рассматривается как антипод насилия, под которым понимается «противоправная власть»129. В «Основах социальной концепции Русской православной церкви» зафиксировано, что «власть, совершая противозаконные действия, может становиться правонарушителем»130. Проблема обеспечения прав человека здесь также основывается на концепции естественного права. Как отметил (будучи еще деканом Коллегии кардиналов) нынешний папа Римский, понятие «естественного права» используется в качестве «риторического аргумента» в диалогах с секулярным обществом и другими религиозными сообществами. С помощью этого аргумента католическая церковь продолжает апеллировать «к общему разуму и ищет основы для согласия о природе этических принципов права в секулярном плюралистическом обществе»131.
С этих позиций выдвигаются требования к руководителям государств и призывы обеспечивать реальную защиту прав человека. Более того, выступая в штаб-квартире ООН, папа Бенедикт XVI заявил о том, что если государства не защищают своих граждан от «непрекращающихся и серьезных нарушений прав человека», они могут подвергнуться вмешательству извне132.
В целом указанная позиция не может не вызвать положительные отклики. Однако в определенном смысле такие заявления соответствуют идеологии, которую еще пять столетий тому назад внедряли в сознание масс иезуиты. Напомним, что для укрепления власти папы над светскими правителями «орден Иисуса Христа»133 активно проповедовал и поддерживал демократические настроения. Дело в том, что иезуиты утверждали, что власть светских государей проистекает из народной воли и только власть папы необходимо признавать как данную непосредственным установлением Бога. Поэтому действия государей подлежали контролю со стороны народов (Vox populi — vox dei! [«глас народа — глас Божий!»]) и, естественно, папы — как контролера последней инстанции, являющегося «наместником Бога на земле», обладающего властью «для блага христианской церкви и спасения душ» освобождать подданных от присяги своим правителям и низлагать государей. Заметим, что в рамках данного подхода разрабатывались теории революции и обосновывались права народов на неповиновение светским законам, вплоть до «тираноубийства» (позже эти взгляды были официально осуждены). В целом усилия ордена были направлены на то, чтобы все индивидуальные устремления своих членов и народов подчинить общим интересам целого, олицетворяемого папой Римским.
Не останавливаясь подробно на анализе указанной идеологии и трактовке «естественного права» католической церковью, отметим одну деталь. Если сегодня церковью признается, что государственная власть, исторические традиции и обычаи не достойны придания им сакрального смысла134, то и попытки именем Бога описать идеальную форму правового устройства, а также решения социально-политических проблем современного мира, пусть и в эсхатологической перспективе, вряд ли могут быть в полной мере оправданы. Даже в контексте взаимоотношений человека и Бога более логичным представляется вопрос не о наличии или получении каждым человеком еще до рождения естественных прав, а о возложении Богом естественных обязанностей, связанных с сотворением человека и его земным существованием. Кстати, и «первородный грех» можно интерпретировать в этой плоскости. При этом история человечества показывает, что общей его задачей или обязанностью можно считать все более полное раскрытие заложенных в человеке способностей и возможностей. Заметим, что средства для реализации этой задачи человечества в той или иной форме могут быть обнаружены в «Священном писании»: плодиться и размножаться; трудиться в поте лица; относиться к другому как к себе; делиться результатами своего труда и помогать друг другу; любить и ближнего, и врага своего и т.д. И, как мы уже отмечали, в качестве инструмента выполнения возложенных на человека обязанностей, но не цели человеческой жизни, можно рассматривать обладание людьми стремлением к счастью, к получению удовлетворения от материальных, духовных и душевных благ. Развивая эту мысль, можно осознать, что в обобщенном виде условием и механизмом для реализации возложенных на человека обязанностей является формирование, поддержание и расширение полноценных кредитных отношений между людьми. В свою очередь, для обеспечения адекватного функционирования данного механизма в процессе взаимодействия возникают условия для осознания необходимости наделения кредиторов определенными правами, признаваемых должниками.
Эти права должны были фиксироваться и закрепляться в определенных формах. Как мы покажем дальше, в качестве основных социальных инструментов фиксации и реализации данных прав и обязанностей возникли институт государства и деньги. К сожалению, условия формирования, а также характер последующего функционирования различных государств и денег наложили определенный отпечаток на социальное восприятие данных институтов, базовый смысл которых часто сознательно затуманивался, представлялся в извращенном свете, далеко не всегда и не всеми осознавался и осознается. Однако значение государства и денег как социальных инструментов обеспечения прав кредиторов, необходимых для существования и развития человечества, сегодня доступно описанию и объяснению без соотнесения напрямую с именем Бога. Возможно, и для церкви было бы целесообразно найти возможность внести изменения в подходы к решению социальных вопросов, определяемых пока в рамках религиозных традиций, где такое соотнесение по-прежнему в той или иной форме присутствует. Тем самым вольно или невольно сохраняется и/или воссоздается сакральный образ государства, которое правомернее было бы рассматривать лишь в качестве одного из производных социальных инструментов, необходимых для обеспечения условий функционирования наиболее общего средства реализации цели и смысла человечества. Пока этот факт в полной мере не осознается, это помогает представителям государства обосновывать свои претензии на власть вне обязательного условия исполнения самой властью возложенных на нее обязанностей и ее ответственности за поддержание необходимых условий социального развития.
С этой точки зрения не случайным представляется тот факт, что до сих пор отрытым остается вопрос о возникновении и изменении права, об устройстве правовых отношений как средства осуществления справедливости, а не способа сохранения привилегий тех, кто имеет власть устанавливать положительное право в обществе. Во многом нераспознанными оказываются социальные основы права, которые далеко не ограничиваются темой положительного, или позитивного права. Невыясненной предстает и природа власти, условия ее появления и сохранения.
Сегодня мы продолжаем постоянно сталкиваться с ситуацией, когда со стороны различных государственных структур выдвигаются лишь требования к гражданам относительно соблюдения ими обязательств, установленных властью. Одновременно, применяя различные формы насилия, они пытаются закрепить за собой и определенными социальными группами монопольные привилегии.
В частности, налогообложение рассматривается государством как его неотъемлемое право, а уплата гражданами налогов — как одна из их главных обязанностей. Любое уклонение от этой обязанности жестоко карается. Однако рациональное использование полученных за счет налогов средств на общественно значимые цели не рассматривается государством как обязанность, невыполнение которой делает ничтожным и его право на сбор налогов. Забывается, что на самом деле налогообложение следует рассматривать как форму социального страхования и кредитных отношений. По меньшей мере, это означает, что отданные гражданами налоги должны возвращаться к ним в форме различного рода социально необходимых услуг, организация которых возлагается на государство. В противном случае, право государства на сбор налогов в социальном плане превращается в насилие над обществом. Вместе с тем давно известно, что несоответствие между объемами прав и обязанностей в конечном счете приводит к тому, что само право перестает существовать.
С нашей точки зрения, социальную основу государственной власти и права невозможно понять, если не рассматривать ее как производную от необходимо возникающих в человеческом обществе кредитных отношений между людьми. Никакое расширение и увеличение разнообразия человеческих сил и способностей не могло происходить не только вне общества, но и без формирования в рамках человеческого общества той или иной формы кредитных отношений, при которых одни члены общества (будучи более сильными, ловкими, сообразительными) предоставляли другим больший объем услуг, чем могли получить в обмен. От того, насколько в обществе были созданы условия для сознательного принятия индивидами такой социальной позиции, сформировано понимание кредитных отношений как естественной нормы социальной жизнедеятельности, во многом зависели и зависят условия развития той или иной страны.
Исторически один из первых механизмов фиксации прав кредиторов связан с возникновением института вождей племен, старейшин и жрецов. Логично считать, что именно больший по сравнению с другими людьми вклад в жизнеобеспечение и существование племени или рода позволил выделиться соответствующей группе вождей и старейшин. Естественное признание прав данных людей, оказавшихся кредиторами общества, и происходило в виде наделения их определенными атрибутами и символами власти. Иными словами, признание прав вождей различных племен и родов на лидерство и руководство, если оно происходило естественным путем, означало добровольное принятие на себе обязательств со стороны других членов рода (племени) как должников перед кредиторами. Руководство со стороны вождей способствовало как выживанию рода, так и развитию у младших членов рода необходимых навыков и способностей, что, помимо всего прочего, создавало и условия для компенсации их долга перед вождями в будущем.
В той или иной форме данное положение отчасти признавалось, хотя не развивалось, авторами различных философско-политичес-ких концепций. Тем не менее, вывод о том, что естественная основа власти определяется кредитной природой, то есть естественным (хотя и не всегда осознанным) признанием со стороны подвластных прав властвующих как кредиторов, так и не был сделан. Между тем, наличие соответствия естественных прав естественным обязанностям можно было назвать справедливостью.
Другим способом фиксации и реализации прав кредиторов стал институт денег, предоставивший их держателям право на получение тех или иных товаров или услуг. Появление денег, в свою очередь, способствовало расширению кредитных отношений, росту производства товаров и услуг, а главное — формированию механизмов и условий все большей интеграции социума по горизонтали, что явилось одной из необходимых предпосылок преодоления границ родоплеменных отношений и формирования государств.
Мы хотим сказать, что институт денег как институт фиксации прав кредиторов (на получение товаров и услуг в будущем) должен был возникнуть до образования государств. Этот факт, кстати, молчаливо признается авторами концепции происхождения государства как общественного договора, обусловленного, по мнению, например, Т. Гоббса, осознанием людьми жизненной необходимости прекращения «войны всех против всех». Если следовать Т. Гоббсу, получается, что, находясь в состоянии войны всех против всех, люди, тем не менее, сумели между собой договориться и признавать права друг друга в виде используемых форм денег. Иными словами, оказывается, что договориться об использовании денег было более важно, чем договориться об образовании государства.
Вместе с тем кредитная природа денег и необходимость рассмотрения их в качестве инструмента обеспечения социальных прав кредиторов, к сожалению, до сих пор не осознается. Хотя всем очевидно, что деньги предоставляют своим держателям вполне определенные права, тем не менее, сохраняется представление о них как о неком, пусть и особом или даже условном, товаре, обладающем абстрактным качеством всеобщего эквивалента.
Подробнее вопрос о природе денег и смысловом содержании понятия «денежная власть» мы рассмотрим позднее. В данном случае отметим только следующее. Появление и сущность денег не могут быть поняты и разумно объяснены, если продолжать придерживаться точки зрения, согласно которой они возникли как удобный инструмент для товарообмена. Если отбросить предположение, что всех людей когда-то вдруг внезапно осенила божественная (или дьявольская) идея использовать какой-либо товар в качестве денег (а не как товар), то следует признать, что потребность в деньгах не могла появиться в условиях простого товарообмена. Социальная необходимость появления денег заключалась не просто в обеспечении товарного обмена, она была вызвана потребностью формирования кредитных отношений между относительно независимыми и свободными экономическими субъектами, возрастающее число которых характеризует каждую новую стадию исторического развития человечества. Без появления денег не могли сформироваться необходимые предпосылки для преодоления жестких рамок родственно-племенных и семейных связей. При этом возникновение института денег означало возможность горизонтальной интеграции человеческого сообщества и одновременно — важное условие преодоления вертикальных границ, которые стали устанавливаться до возникновения государств и закреплялись с образованием последних.
Можно также сказать, что деньги оказались нужны прежде всего для того, чтобы раскрыть и расширить социальные горизонты человеческой свободы, реализовать творческое, разумное содержание индивидуальности, воплотить в жизнь основу социального развития. А глубинное основание этого развития, как мы уже отмечали, заключается в том, что одни члены общества готовы вносить больший вклад в создание материальных и духовных благ, чем получают или могут получить в тот или иной конкретный период времени от других его членов. Появление денег знаменовало собой начало функционирования социального механизма организации и реализации кредитных отношений, определяющих систему естественных прав и обязанностей членов общества.
Важно только учитывать, что характер прав и обязанностей не может оставаться постоянным. Он с неизбежностью должен меняться по мере расширения человеческого общества, изменения социальной роли и места отдельных членов и социальных групп. Появление естественного права у кредиторов, в частности, в виде признания их права на власть, на собственность и т.д. не могло само по себе сохраняться в течение неограниченного времени. Это право в своем естественном (или справедливом) значении ограничено периодом, в течение которого результаты их деятельности и руководства способствовали реализации человеческого потенциала, включая потенциал той или иной формы организации социума. Величина потенциала того или иного общества проявляется в предельно возможном уровне разделения труда и развитии способностей людей при данной форме организации своего общежития и поддерживаемой системе установленных (но уже не естественных) прав и обязанностей. Несоответствие между положительными законами и естественно признаваемыми правами и обязанностями на деле проявляется в распространении представлений о том, что сложившаяся в обществе система прав и обязанностей не является справедливой.
В свою очередь, распространение подобных представлений можно рассматривать как социальный индикатор того, что наступило время, когда долг общества перед его первоначальными кредиторами оказывался погашенным. Однако бывшие кредиторы могут злоупотреблять своими ранее вполне естественными правами, требуя закрепления за собой власти и имеющихся привилегий. Эти претензии перестают иметь под собой естественные основания. Удержание бывшими кредиторами власти превращается в форму нелегитимного (в значении «не признаваемого справедливым») насилия. Вместе с тем сохранение власти с помощью указанных мер за бывшими кредиторами, превратившимися на деле в должников общества, формирует основы для естественного распада или разрушения властной вертикали и социальной структуры данного общества.
Всегда существовало и существует стремление сохранить права без учета обязанностей, что на деле приводило и приводит к нарушению баланса, к деформации соответствия между естественными правами и обязанностями членов общества и социальных групп. На различных временных интервалах человеческой жизни такая деформация выражалась и выражается в фактах насилия, разбоя, грабежа, эксплуатации, в социально-политических конфликтах и распадах социальных и политических образований. Заметим, кстати, стремление к эксплуатации может проявляться в требованиях «социальной справедливости», если за этими требованиями скрывается лицемерное желание получать больше, чем отдавать, а получая — не принимать на себя взамен никаких обязательств. Иными словами, идея «естественных прав» как основы социальной справедливости может трансформироваться в неправомерные требования «социального равенства», которые используются в качестве ширмы для всех, кто стремится к получению для себя или сохранению за собой больших прав, но пытается уклониться от выполнения своих обязательств.
Поддержанию подобного рода стремлений в обществе способствовало то обстоятельство, что по мере роста общественного организма изменялась и форма фиксации прав кредиторов, становясь все больше обезличенной (в виде знаков отличия, государственных регалий, а также денежных инструментов). В частности, произошло обезличивание власти, в том смысле, что не власть стала атрибутом конкретного человека как кредитора общества, а человек стал находиться при власти; не человек стал «красить место», а «место — человека». При этом не государство оказывалось кредитором общества, а общество — кредитором государства, ожидая, правда, от представителей власти исполнения определенных общественно полезных обязанностей. Вместе с тем, отчасти по сложившейся традиции и привычке рассматривать вождей как отцов и благодетелей рода (усиленных идеологическими постулатами об общем благе), при активном участии представителей государства среди членов общества распространились раболепные поверхностные представления о том, что распределение основных форм вознаграждения зависит от произвольного усмотрения и решения власть имущих. Вспомним некрасовское: «Вот приедет барин — барин нас рассудит, Барин сам увидит, что плоха избушка, И велит дать лесу, — думает старушка». Многие члены общества до сих пор продолжают считать, что только властвующие и вышестоящие лица могут им что-то предоставить, дать что-то необходимое. При таком подходе, как правило, не учитывается, что государство что-либо кому-либо дает только после того, как оно отнимет это у кого-то другого. Правда, как свидетельствует исторический опыт, раболепное отношение в обществе к представителям государства сохраняется лишь до тех пор, пока они окончательно не потеряют кредит доверия социума. Тем самым кредитная природа социального права на власть, хотя в полной мере и не осознается, но постоянно дает о себе знать.
Вместе с тем наличие фундаментальных теоретических и прикладных проблем, связанных с выяснением задач и функций государственной власти, продолжает крайне негативно сказываться на характере политического поведения основной массы населения, лишая граждан необходимых ориентиров при оценке состояния и определении направлений возможностей, условий и границ эффективной деятельности государства. Все увеличивающийся шлейф нерешенных вопросов несет в себе серьезную угрозу для поддержания социально-политической стабильности в обществе, оказывает отрицательное воздействие на осознание представителями различных государственных структур насущных задач, выработку необходимых решений и принятие неотложных мер, не содействует повышению авторитета государственной власти и обеспечению принимаемых политических решений должной поддержкой со стороны народа.
С нашей точки зрения, на скорейшее решение указанных вопросов трудно будет рассчитывать без понимания кредитной природы естественного права. В общетеоретическом плане можно сказать, что положительное воздействие государства на социально-экономические процессы возможно лишь при условии, что представители государственной власти оказываются либо в роли кредиторов общества (что в условиях современной бюрократической системы представляется практически невероятным), либо (что вполне реально) обеспечивают условия для полноценного развития кредитных отношений. С этих позиций следует рассматривать и налогообложение. Его можно считать обоснованным в том случае, если оно представляет собой особый вид страховых взносов и форму кредитных отношений, когда уплаченные налогоплательщиками средства возвращаются к ним в качестве социально необходимых товаров и услуг, а также страховых выплат, организация которых признается в качестве естественного права и обязанности государства.
Вообще анализ и оценки деятельности государства как социального института целесообразно производить с позиции формирования им многоуровневой структуры страхования условий, обеспечивающих поступательное социально-экономическое развитие, понимаемое как все более полное раскрытие возможностей и реализация способностей людей. Это означает необходимость оценивать результаты социально-экономического развития не просто на основе данных об объемах производства и/или уровня ВВП, а и с учетом индикаторов наиболее рационального использования человеческого потенциала общества в целом. Такой подход к определению базовой функции государства позволяет не только демифологизировать представления о возможностях государственного вмешательства и государственного регулирования, но по-новому взглянуть на проблему федерализма, разграничение предметов ведения, полномочий и ответственности субъектов федерации, адекватного согласования их интересов при минимизации социальных рисков, включая риск социально-политического распада. Кроме того, появляется возможность определиться, наконец, с положительными и негативными сторонами функционирования института частной и государственной собственности.
В противном случае, даже при полном правовом признании частной собственности, государство способно, ведя себя, как слон в посудной лавке, девальвировать, посредством поддержания монополии «избранных», а также путем такого налогообложения, которое уничтожает всякую заинтересованность и возможность проявления индивидуальной инициативы, значение частной собственности как формы обеспечения прав разнообразных кредиторов общества. В результате сводятся на нет все необходимые условия и потенциальные преимущества, которые связаны с функционированием института частной собственности общества. Эти преимущества ощущаются лишь в том случае, если наблюдается высокий уровень ответственности собственника за принимаемые им решения, что предполагает отсутствие или ограничение возможности появления различных форм монополизма. Кроме того, эффективное функционирование частной собственности предполагает обеспечение наиболее полной реализации собственности человека на свою рабочую силу, физические и умственные способности (с учетом полученного образования и профессиональной подготовки) в рамках непрекращающегося процесса разделения труда между членами общества. Важно осознавать, что любая форма частной или коллективной собственности всегда являлась и является производной от собственности человека на свою рабочую силу (физические, умственные, организаторские способности и так далее).
Многие допущенные российской властью злоупотребления и ошибки при приватизации государственной собственности вытекают из сохраняющегося в нашем обществе вульгарного подхода и отношения к частной собственности исключительно как источнику получения бесплатных (даровых) социальных благ в виде прибыли. Сохранение (как в явном, так и скрытом виде) такого подхода является одним из последствий распространения марксистской идеологии, где воззрения на прибыль непосредственно увязываются со взглядами на эксплуатацию чужого труда. Как известно, у Маркса прибыль рассматривается и понимается исключительно как присвоение капиталистом (собственником средств производства) прибавочного труда рабочих в результате их эксплуатации. Но здесь смешиваются далеко неоднородные социальные явления. На самом деле получение прибыли не равнозначно наличию эксплуатации. Прибыль можно рассматривать и как особую социальную форму «амортизации» прав кредиторов в виде денежных сбережений, вложенных в развитие производства, а не использованных на приобретение товаров и услуг для личного потребления. С этой точки зрения получение прибыли оказывается возможным, если собственник (выступая в роли кредитора) правильно оценил потребности общества в тех или иных товарах или услугах, а также обеспечил эффективную организацию их производства. В этом случае прибыль непосредственно связана с получением вознаграждения за риск, обусловленный возможной потерей указанных сбережений, и вообще отсутствием какого-либо гарантированного вознаграждения. Прибыль только тогда обусловлена эксплуатацией чужого труда, когда главным фактором и результатом ее получения является наличие монополии на производство товаров и услуг. Причем такой монополии, которая основывается на насилии (как правило, с использованием государственной власти) и насильственном ограничении (устранении) конкуренции. При таком положении дел не только прибыль, но и заработная плата рабочих и служащих, занятых на предприятиях-монополистах, может быть результатом эксплуатации всех остальных членов общества, показателем принудительного перераспределения доходов в обществе.
Особо следует сказать о прибыли государственных предприятий, прежде всего тех, которые относятся к так называемым «естественным» монополиям. Поскольку все государственные предприятия были созданы за счет налогообложения членов общества, то связывать прибыль с фактором риска потери сбережений собственника в лице государства в данном случае не приходится. Более того, риск организации производства никому ненужной продукции уже был распределен государственной властью на всех налогоплательщиков, которые одновременно оказываются и кредиторами государственных предприятий и организаций, и потребителями их товаров или услуг. В этой связи цены на указанные товары и услуги, оплачиваемые гражданами, следует рассматривать как форму их дополнительного налогообложения, доходы от которого идут на оплату государственных служащих и другие текущие нужды государственных предприятий. Соответственно, если говорить о прибыли государственных предприятий, то ее, по определению, либо вообще не должно быть, либо она должна вся поступать в государственный бюджет. По крайней мере, использование данной прибыли, как и размеры получаемых доходов рабочих и служащих государственных предприятий, должны контролироваться и утверждаться органом законодательной власти в порядке, предусмотренном для государственных бюджетов соответствующего уровня. Ведь все объекты государственной собственности были созданы, а персонал государственных предприятий был нанят за счет средств налогоплательщиков. По существу, получается, что налогоплательщики, выступая в роли потребителей, часто оказываются вынужденными повторно оплачивать производимые на государственных предприятиях товары и услуги (за которые они уже заплатили как налогоплательщики).
Понятно, что прямо увязать размеры уплаченных отдельными налогоплательщиками налогов, которые пошли на создание государственных предприятий, с объемом потребляемых налогоплательщиками товаров и услуг этих государственных предприятий невозможно. При этом если прямые налоги оплачивались каждым налогоплательщиком в зависимости от ранее полученных им доходов, то покупатели товаров и услуг государственных предприятий оплачивают их (как и любые косвенные налоги) в зависимости от объемов личного потребления. Иными словами, размеры произведенной налогоплательщиками предварительной оплаты (за счет налогов) любых создаваемых государственных предприятий и организаций не могут соответствовать объемам потребления производимых этими предприятиями товаров и услуг. В результате одни налогоплательщики, по существу, оплачивают потребление других. Однако в той или иной степени это касается любых видов и результатов государственной деятельности. В данном случае нет принципиальной разницы между государственными чиновниками, деятельность которых оплачивается за счет налогоплательщиков, и рабочими и служащими государственных предприятий. Не отличаются последние также и от учителей государственных школ, а также других представителей социальной сферы, содержащихся за счет государственного бюджета, от которых (по крайне мере, в теории) не требуется не только получение прибыли, но и взимание ими платы за свои услуги (с родителей учеников, больных и т.д.). Почему же по отношению к государственным предприятиям, а тем более тем из них, которые выступают в роли «естественных» монополий, производящих однородные по своим качественным характеристикам товары и услуги (например, электроэнергию), должен применяться другой подход?135 Отсутствие вразумительного ответа на этот вопрос является одним из показателей, позволяющим говорить о сохраняющемся непонимании смысла и значения государственной деятельности, что позволяет представителям власти уходить от ответственности за предпринимаемые ими действия, направленные на усиление монополистического давления на экономику и общество, а также приватизацию государственных полномочий. Неизбежными результатами такого положения дел являются рост и расцвет коррупции. Естественно, что при этом в возрастающих масштабах расцветает мошенничество и воспроизводится преступность, среди членов общества увеличивается недоверие друг другу, что препятствует формированию полноценных кредитных отношений, а люди начинают думать лишь о том, как избежать конфискационного вмешательства представителей государственной и криминальной власти в их жизнь. Тем самым государство, проявляя свое «грехопадение», наносит непоправимый вред социальному здоровью и возможностям развития общества.
Нельзя забывать и о таких социальных изъянах «предпринимательской» деятельности государства, как формирование самых опасных форм градообразующих монополий. Их функционирование, как неизбежность крушения, приводят к тому, что за неудовлетворительную организацию государством процесса производства и распределения товаров и услуг, за несостоятельность и нерадивость государственных чиновников как экономических акторов, за создание бесполезных промышленных объектов и других структур расплачиваются на деле несколько поколений граждан, выступающих в роли все тех же налогоплательщиков. В этой связи необходимо понять, что, поскольку любая деятельность государства предполагает распределение рисков, связанных с ее осуществлением, на всех или основную часть членов общества, необходимо четко определиться с теми направлениями государственных «занятий», которые оправдывают и не оправдывают сопряженные с ними риски.
С нашей точки зрения, для этого все виды государственной деятельности следует анализировать и оценивать через призму выполнения государством функции особой страховой компании, основной задачей которой является поддержка (прямая и/или косвенная) развития кредитных отношений в обществе, без наличия которых невозможно никакое социально-экономическое продвижение вперед. При таком подходе вполне оправданными можно признать, в частности, риски государственной деятельности, направленной на поддержание и развитие научных исследований, а также социальной и экономической инфраструктуры, как условий, способствующих более тесной интеграции и взаимодействию различных членов общества, развитию процесса разделения труда и раскрытию имеющегося человеческого потенциала.
Особо отметим, что говоря о необходимости рассмотрения всех видов государственной деятельности через призму выполнения государством функции особой страховой компании, мы отнюдь не поддерживаем идеологию представителей так называемого рыночного фундаментализма. Последние, во многом справедливо критикуя деятельность государственной власти (как источника монопольных привилегий, предполагающих наличие насилия, агрессии и эксплуатации), предлагают «ликвидировать» государство, заменив его конкурирующими охранными агентствами, страховыми компаниями, частными судами и т.п. При этом ими полностью отрицается и необходимость выполнения государством функции социального страхования (по причине крайней неэффективности и массовых злоупотреблений со стороны государственных чиновников при выполнении указанной функции)136.
Негативные последствия распространения подобной идеологии заключаются в том, что такой подход, будь он реализован на практике, опасен возникновением той или иной формы гражданской войны, приводящей к восстановлению государственных образований тоталитарного толка. Не следует забывать и о возможном вмешательстве со стороны иностранных государств. Нужно учитывать и проблему, связанную с накоплением тем или иным государством военного потенциала. Ведь даже для решения проблемы хранения и утилизации вооружений (особенно оружия массового поражения) в любом случае потребуется создание государственной структуры.
Но существует и другая опасность. Дело в том, что, с одной стороны, распространение подобной идеологии в той или иной степени может быть использовано в своих целях представителями самих государственных структур. Например — для оправдания и обоснования своих действий по свертыванию общественно необходимой деятельности (созданию правовой, экономической и социальной инфраструктуры), а также переориентации государственных институтов на коммерческие рельсы. С другой стороны, явные недостатки и противоречия указанной идеологии позволяют противникам рынка и конкуренции обосновывать необходимость усиления государственного вмешательства в экономическую жизнь, обеспечивая своим сторонникам дополнительные монопольные привилегии, и под видом решения государственных и социальных проблем осуществлять все большее принудительное перераспределение доходов общества в собственных интересах. При этом на задний план отодвигается проблема выработки действенных механизмов общественного контроля за деятельностью власти, вопросы адекватного разделения властных полномочий между ее различными ветвями, создания и поддержания необходимой системы сдержек и противовесов, которая отвечала бы именно современным условиям и состоянию развития общества. Более того, в странах, где механизм общественного контроля над финансово-хозяйственной деятельностью правительства недостаточно развит, вероятность использования политической властью полученных средств на содержание бюрократического аппарата, который действует наперекор потребностям социально-экономического развития, перераспределяет национальный доход в интересах собственного экономического благополучия и благополучия связанных с ним социальных групп, существенно возрастает.
Успешное развитие общества и обеспечение политической стабильности в стране невозможно в случае, если государство не способствует развитию и поддержанию кредитных отношений, не исполняет должным образом функции социального страхования, противодействуя тем самым реализации обоснованных потребностей экономических субъектов, раскрытию возможностей и способностей человека как социальной личности.
Конечно, наивно полагать, что возможно появление такого государства, которому будет привит иммунитет от того, чтобы не отождествлять свои интересы, а также амбиции политических лидеров с интересами социального развития. Но в долгосрочных интересах и представителей власти, и общества важно определить своеобразные индикаторы или фильтры, которые бы улавливали негативные тенденции и свидетельствовали о трансформации политики правительства в политику социально вредную и экономически неоправданную. Не менее важно четко определиться с необходимыми объектами государственного управления, каждому из которых присущи прямые и обратные нелинейные связи. В свою очередь, эти связи характеризуют и глобальную систему управления, которая на том или ином историческом отрезке может иметь достаточно ясную и сознательно установленную цель, но не обязательно рациональную с точки зрения перспектив сохранения и развития общества и самого государства.
В этой связи особое значение имеет изменение отношения к социальной политике государства, которая в России последнее время вновь стала интерпретироваться в духе предоставления членам общества каких-то подачек, или милостыни. Размеры этой «милостыни» ставятся в зависимость от воли правительства и абстрактных показателей уровня экономического роста (например, ВВП), а не рассматриваются в качестве необходимого элемента для успешного социально-экономического развития. Не случайно правительственными чиновниками часто используется такая терминология (например, «социальный пакет»), которая подходит, скорее, для описания тюремной пайки, чем для определения основных направлений социально ответственной деятельности государства. В таких условиях дополнительную опасность представляет практика эксплуатации низменных эмоций населения, чувств зависти, злобы, ненависти ко всем проявлениям богатства и материального благополучия, стимулирование доносительства и так далее. Этим, к сожалению, не гнушаются ни политтехнологи, ни представители различных политических партий, ни сама власть, что создает дополнительную угрозу и повышает риск социального распада.
Когда власть забывает о важности развития полноценных кредитных отношений в обществе, не стремится выполнять функции по страхованию условий такого развития, к числу которых относится поддержание необходимого уровня доверия в обществе, то она не учитывает ограниченный объем собственного ресурса при продолжении такой политики.
Социальная политика и социальное страхование приобретают смысл лишь в случае создания условий для социально-экономического развития и предотвращения глубокого социального распада. Существование любого развитого общества предполагает наличие высокого уровня разделения труда между его членами, а, следовательно, их взаимозависимости и риска, связанного с исполнением или неисполнением каждым членом общества или социальной группой своих обязательств перед другими членами общества. Одновременно любое общество в качестве необходимого условия своего существования в долгосрочном плане несет ответственность за тех лиц, которые ещё или уже (временно или окончательно) не могут принимать участие в создании и производстве товаров и услуг, то есть вносить свой вклад в развитие общества. Иными словами, у общества всегда существовала и будет существовать потребность в создании определенного страхового резерва. Но в современных условиях его формирование должно происходить с учетом локальных, отраслевых, техногенных, географических, страновых и глобальных рисков.
От того, насколько государство способно активизировать весь страховочный пояс общества, застраховать его наиболее активных членов при выполнении ими жизненно значимых действий, и тем самым — минимизировать социальные риски, зависят условия обеспечения стабильности социально-политического развития. Поэтому важнейшее направление теоретизации социально-политического знания связано с проникновением в суть процессов, ведущих к возникновению и распространению опасностей, которые в той или иной степени постоянно окружают любое общество, а также с проблемами оптимизации (минимизации для каждого отдельного члена общества) затрат, необходимых для предотвращения или преодоления последствий опасного развития событий. Общество социальной защищенности — это и общество минимального риска наступления негативных явлений, включая риск социального распада, который в своих крайних проявлениях может отбросить даже высококультурное общество в пучину варварства и дикости; и общество оптимально распределенных среди всех его членов затрат, направленных на минимизацию указанного риска. В этом случае создаются предпосылки и возможности высвобождения необходимых ресурсов для дальнейшего развития процесса разделения труда и реализации человеческого потенциала общества, для активизации социального развития.
Осознание данного положения во многом и определяет важность переориентация наших взглядов на роль государства, целесообразность рассмотрения и оценку деятельности государства как социального института, необходимого для выполнения им функций социального страхования в широком смысле этого понятия. Эти функции, естественно, включают в себя и решение проблем, связанных с обеспечением правопорядка, безопасности личности и общества (в том числе и пандемической), с защитой окружающей среды и т.д. Вообще, особенность (по сравнению с любыми другими страховыми компаниями) адекватного выполнения государством страховой функции заключается в том, что основное внимание государственная власть должна уделять не формированию страховых фондов в денежной форме, а созданию соответствующих материальных резервов, а также развитию социальной и экономической инфраструктуры.
Раскрывая указанную особенность выполнения государством страховой функции, подчеркнем крайне негативную роль, которую играют популистские рекламные лозунги типа «деньги должны работать», «деньги можно закапывать или вкладывать», представляющие собой закамуфлированную «сказку» о выращивании денежного дерева на поле чудес в стране дураков. Заметим, что, используя подобные лозунги, российская власть обосновывала внедрение пенсионной реформы с обещаниями райских плодов от накопительной части пенсии. Объяснялось, что благодаря внедрению накопительной пенсии якобы будет преодолена проблема содержания все возрастающего числа пенсионеров для будущего поколения работающих россиян. По сути, было заявлено, что, если не произвести реформу пенсионной системы, пропорция между работающей частью населения и пенсионерами в России станет такой, что доходов работающего населения (которые отражают объем производимых ими товаров и услуг) не хватит для того, чтобы обеспечить прожиточный минимум для будущего поколения пенсионеров. Поэтому правительство об этих будущих пенсионерах, которые в настоящее время находятся в самом продуктивном возрасте, хочет позаботиться, направив часть производимых ими обязательных пенсионных отчислений в накопительную часть. Последняя должна вкладываться в приносящие доход ценные бумаги (прежде всего, государственные). По логике правительства получалось, что купленные за счет пенсионных накоплений ценные бумаги (а не будущие поколения работоспособных россиян) будут каким-то образом создавать для пенсионеров необходимые им товары и услуги. Тот факт, что основой возможных дополнительных доходов могут являться не сами по себе пенсионные (как впрочем, и любые) или страховые накопления, а то, насколько эффективно и продуктивно они будут использованы в качестве кредита теми, кому они сегодня предоставлены, просто замалчивается или не учитывается. Закрываются глаза и на тот факт, что в любом случае уровень благосостояния пенсионеров всегда будет зависеть от фактического объема товаров и услуг, который может быть обеспечен будущим поколением работоспособного населения.
Возможные результаты деятельности будущего поколения, конечно, закладываются сегодня и будут во многом определяться тем, насколько эффективно мы смогли использовать весь социально-экономический, научно-технический и культурный потенциал нашего общества. И в этом смысле рациональная организация денежно-кредитных отношений, формирование адекватной банковской и финансовой структуры, общей системы социального страхования действительно имеют исключительное значение. Но пенсионные накопления, как любые денежные накопления сами по себе, к решению этой проблемы не имеют непосредственного отношения. Если пенсионные накопления сегодня будут вложены в государственные ценные бумаги, то есть предоставлены в кредит правительству, которое в свою очередь направит их, например, на реализацию каких-нибудь очередных проектов переброски рек, строительство новых финансовых пирамид или на льготное кредитование иностранных государств, то ни на какие доходы от пенсионных накоплений рассчитывать не придется. От подобного использования денежных средств можно ожидать лишь сокращения возможностей для обеспечения достойной жизни как нынешних, так и будущих пенсионеров.
Конечно, в любом случае за необходимую страховку, или гарантию членам общества всегда придется чем-то платить. Теоретически, оплату членами общества установленных налогов и сборов можно сравнить со своего рода покупкой ими обязательного социального страхового полиса. Поэтому, в случае неправомерного покушения на их собственность, утраты трудоспособности и имущества в связи со стихийными бедствиями, несчастными случаями и так далее, они вправе рассчитывать на оказание помощи со стороны конструкции, называемой государством. Но при этом нужно четко понимать, что государство само по себе при оказании финансовой помощи лишь перераспределяет средства членов гражданского общества. И когда говорят о том, что та или иная общественно полезная деятельность, например, фундаментальная наука, может существовать и финансироваться только за счет государства (намекая при этом на социально-негативные стороны эгоизма частного капитала и недостатки рынка), не следует забывать, что в действительности средства на эти цели изымаются у всех налогоплательщиков, то есть у участников рынка. При этом между всеми членами общества распределяются риски потери средств (например, от неудачных научных проектов), а также риски, связанные с возможностью того, что положительные социальные результаты от использования указанных средств не будут получены в течение жизни тех, кто направил часть своих доходов (в виде налогов) на указанные цели.
Понятно, что отдельные члены гражданского общества или их незначительная группа просто не в состоянии делать подобные рискованные шаги самостоятельно. Поэтому дело здесь не столько в частнособственническом эгоизме, сколько в рациональном страховании рисков, которые могут относительно равномерно возлагаться на всех членов общества. Вместе с тем, это означает, что в любой страховой конструкции общественного развития должны присутствовать элементы добровольного и принудительного принятия членами общества ответственности за риск. Принудительный элемент страхования и обеспечивается государственной властью. Однако необходимо четко осознавать, что данное принуждение может быть как обоснованным, так и необоснованным. Саму необходимость принудительного элемента страхования не следует рассматривать как свыше данное право государственной власти требовать от членов общества внесения страховых взносов (в том числе и в виде налогов) в произвольном порядке и в произвольном размере. Кроме того, обоснование необходимости принудительного страхования нельзя сводить к наличию нерационального поведения со стороны индивидов, которые пытаются действовать «на авось», рассчитывая на то, что с ними тот или иной страховой случай не произойдет, а, следовательно, сами не в состоянии позаботиться о себе в трудной ситуации. Наоборот, было бы нерационально и вредно для общества в целом, если бы каждый индивидуум создавал для себя необходимый уровень страховой защиты (в виде соответствующих материальных и денежных запасов), ограничивая возможности использования имеющихся в обществе ресурсов. Такая ситуация противоречит логике и смыслу процесса разделения труда, позволяющему раскрывать индивидуальные способности и возможности отдельных людей, а, следовательно, и потенциал человечества в целом. Поэтому с точки зрения потребностей социального развития и действия естественных законов государственная власть не вправе требовать от членов общества внесения обязательных страховых взносов (включая налоги), в объемах, которые тормозят указанное развитие. Государственная власть, конечно, может на время пренебречь данными законами и естественным правом, прибегнув к социально необоснованному насилию. Но в этом случае представители государства рискуют потерять в дальнейшем возможности изыскания необходимых ресурсов для своего существования, а также рано или поздно оказаться в положении, когда насилие будет применено в отношении их самих, что неоднократно подтверждалось фактами истории.137
При обсуждении необходимого уровня социального страхования речь, конечно, идет о гарантированном минимуме для всех, о защищенности, определяемой неким стандартом жизни, о помощи членам общества, ставшим жертвами непредвиденных событий, стихийных бедствий и других несчастий, которых человек не в силах ни предусмотреть, ни избежать. Вместе с тем для современного общества в условиях усиления процессов глобализации в высшей степени серьезной проблемой, нерешенность которой чревата крайне негативными последствиями, является обеспечение страхования на случай глубоких структурных изменений и спадов экономической активности. Такие изменения неизбежно сопровождаются ростом массовой безработицы и обострением социальной напряженности. Это требует формирования страхового механизма, позволяющего не только сглаживать негативные последствия, связанные с поражением тех или иных участников в конкурентной борьбе, но и препятствовать формированию монополий, поддерживать рыночные конкурентные принципы хозяйствования.
С позиции обеспечения социального развития и создания условий для поддержания естественным образом возникших в обществе кредитных отношений особое значение имеют показатели, характеризующие уровень доверия правоохранительным органам и суду, а также степень доверия к банковской системе и национальным денежным инструментам. Наличие такого доверия138, являясь важнейшим индикатором состояния общества, выступает условием существования полноценных кредитных отношений, одной из форм которых является и механизм государственного социального страхования.
Одним из главных направлений социального страхования следует считать оказание действенной помощи тем участникам рынка, которые на время проиграли в конкурентной борьбе, но способны произвести необходимую перегруппировку сил для ее продолжения. Естественно, социальное страхование необходимо и для помощи тем членам общества, которые находятся в ситуации, когда еще или уже оказываются не в состоянии сами о себе позаботиться. Достаточно распространенная в либеральных подходах точка зрения, согласно которой опора на внешнюю помощь всегда деструктивна для независимости индивида, не учитывает важность кредитных отношений, а также ряд других важных социальных аспектов. Указанная точка зрения обосновывается тем, что, поскольку один человек ставится в зависимость от милости другого, это ведет к уменьшению ценности самостоятельных усилий. Утверждается также, что такая помощь и зависимость являются компенсацией за неудачу, которая легко превращается в поощрение безответственности. Однако если указанную помощь рассматривать в контексте правовых отношений, основанных на развитии кредитных отношений и обязательном социальном страховании, то невозможно не заметить, что она идет на пользу социальному развитию общества. Поскольку право на получение такой помощи в равной мере распространялось и на победителей и на проигравших в конкурентной борьбе, её следует рассматривать не как гандикап, а как равное для всех сокращение дистанции в жизненном соревновании. Более того, такую помощь можно определить как условие сохранения конкуренции и препятствие монополизации.
Безусловно, при организации такой помощи существует опасность, связанная с появлением мощной бюрократической организации (социальной бюрократии), которая начинает значительную часть средств, собираемых с налогоплательщиков на социальные нужды, направлять на поддержание собственного экономического благополучия. Кроме того, характер предоставления и размеры данной помощи могут превратиться в форму обеспечения социальной безответственности одних членов общества, паразитирующих за счет других. Но подобная опасность существует в отношении любых прав и свобод, злоупотребление которыми приводит к их трансформации в различные привилегии и монополии. При этом понятно, что бороться с указанными злоупотреблениями правом путем ликвидации самих прав и свобод членов общества лишено всякого смысла, если не стремиться к образованию тоталитарного полицейского государства.
Не стоит, однако, смешивать два рода социальной защищенности: ограниченную и абсолютную. Первая достижима для всех, а, следовательно, должна рассматриваться не в качестве привилегии, а в качестве законного права каждого члена общества. Абсолютная защищенность, которая не может быть предоставлена всем, а, следовательно, выступает только в качестве привилегии, допустима в свободном конкурсном обществе лишь в некоторых исключительных случаях для отдельных категорий лиц (например, для обеспечения независимости судей).
Конечно, сам термин «застраховаться», по существу, означает распределить риски и затраты, а, соответственно, и выгоды между всеми членами общества. Но найти оптимальный вариант такого распределения, действительно, трудно даже чисто теоретически. Поэтому задача адекватно понимаемой социальной политики заключается в создании механизма минимизации негативных последствий от любых форм обеспечения социального страхования (понимаемого в широком смысле слова). Основным критерием выработки такого механизма, в конечном счете, будут являться темпы социально-экономического развития общества и раскрытие все новых сторон и возможностей самореализации индивидов, обеспечение такого уровня их свободного творчества, который бы всегда оставлял шанс для появления направлений развития, которые просто невозможно заранее предугадать.
Смысл социального страхования проявляется в том, что, обеспечивая более высокий уровень защищенности членов общества, создаются условия для поддержания необходимого уровня кредитных отношений и развития социума. Обладая большей безопасностью на случай непредвиденных или негативных для них социальных и иных изменений, члены общества имеют более оптимистичное мировоззрение, большую веру в собственные силы, способность держаться на плаву и оказывать необходимую кредитную поддержку другим. Как свидетельствует исторический и жизненный опыт, такая уверенность — лучшая моральная атмосфера для социально-экономического развития, чем неуверенность; надежда — лучший стимул, чем страх. Страх и отчаяние, как и любое насилие, конечно, могут побуждать людей к сверхусилиям, но положительный эффект от этих усилий, если и будет, то только временным и скоропроходящим, а негативные последствия могут оказаться долговременными. Говоря словами А. К. Толстого, «как люди в страхе гадки — ⁄ Начнут как бог, а кончат как свинья»139. Кроме того, страх и отчаяние культивируют рабскую психологию в обществе, которое от этого становится не более устойчивым, а более хрупким, подверженным угрозе глубокого раскола. Для стабильного поступательного развития требуется сочетание индивидуальной ответственности и энергии с наличием социальной поддержки и взаимопомощи (как формы кредитных отношений), которое не позволяет одним членам общества злоупотреблять своими преимуществами (включая и преимущества в конкурентной борьбе), а другим — злоупотреблять различными формами помощи со стороны государства и других социальных институтов.
В заключение уточним и понятие «социально-экономическое развитие». С нашей точки зрения, это понятие наполняется смысловым содержанием только в случае, если оно отражает приращение и увеличение многообразия социальных связей, способствующих дальнейшему раскрытию разнообразных способностей и возможностей человека в обществе. Если рассматривать общество как форму взаимодействия людей, то социально-экономическое развитие следует определить как процесс постоянного поиска, нахождения и воспроизводства адекватной системы прав и обязанностей, позволяющей поддерживать их необходимый баланс в обществе. Причем адекватной эта система оказывается тогда и до тех пор, пока она способствует естественному расширению кредитных отношений в обществе. Только в этом случае обеспечиваются условия для раскрытия возможностей и способностей индивидов, что проявляется в расширении свободы их творчества, углублении разделения труда и одновременно в укреплении социальной интеграции, уровня социальной взаимозависимости и социального партнерства.
Понимание этих вопросов предполагает переосмысление значения не только государства, но и такой важнейшей формы социально-правовых связей, какой являются деньги, включая проблематику социально-политической роли, функций и места банковской системы в государстве и обществе. Сегодня особая важность такого переосмысления диктуется потребностью углубления наших представлений о качественных параметрах социального развития, совершенствования методологии политологического и социогуманитарного анализа, повышения надежности знания о состоянии, условиях самоорганизации и деятельности гражданского общества, о социальных секвенциях демократических и рыночных процессов, о метафизике и диалектике власти. Оно позволяет выработать разумные принципы проведения денежной политики, включая действенные меры по борьбе с инфляцией, а также сформировать необходимые механизмы для решения значительной части экономических и социально-политических проблем современной России. Рассмотрению названной проблематики посвящена следующая глава нашей монографии.