«Инвентаризация» достижений
политической науки
в США и Западной Европе
Optantis ista sunt,
non invenientis4
Аксиомой является положение, согласно которому все научные дисциплины нуждаются в регулярной «инвентаризации» и переосмыслении полученных результатов, в проверке и переоценке имеющихся достижений, а также используемых методик. Всеми учеными признается, что это необходимо в целях укрепления концептуальной целостности и организационной структуры научной дисциплины. Естественно, что сказанное в полной мере относится и к такой науке как политология. Однако перед теми, кто решится заниматься «инвентаризацией» данной науки, неизбежно возникнет целый ряд вопросов, требующих предварительного решения. Первый из этих вопросов — с какого момента следует начинать отсчет развития политической науки? Вопрос этот далеко не праздный, поскольку обращение к историческому прошлому и анализ истоков политической науки, включая оценку используемых теоретических подходов и методов, помогают охарактеризовать настоящее положение данной науки и получить обоснованные представления о ее будущем. Более того, этот вопрос напрямую относится к пониманию предмета исследования в политологии. В свою очередь определение предмета политической науки связано с решением основополагающей проблемы ее идентичности. Если мы не имеем четкого представления о предмете политологии и границах политической науки, то достаточно трудно разобраться, что следует ожидать и требовать от представителей данной науки, чем они, по определению, должны заниматься.
Конечно, вопросы, относящиеся к характеристике границ той или иной науки, в какой-то степени можно рассматривать как извечные и даже признавать их неразрешимыми. Имеется в виду то обстоятельство, что границы научных дисциплин подвержены постоянному изменению в процессе приращения научного знания и понимания учеными степени важности (для правильного понимания изучаемых ими объектов) теоретических концепций, методов и результатов, полученных в других областях научных исследований. Вместе с тем успешное развитие политической науки, возможно, в гораздо большей степени, чем любой другой отрасли общественных наук, зависит от адекватного обозначения ее предмета.
Согласитесь, странной представляется ситуация, при которой оказывается невозможным получение достаточно определенного ответа на указанный вопрос. Между тем именно с таким положением дел необходимо сталкивается каждый, кто пытается анализировать современное состояние политической науки даже в тех странах, которые сегодня признаются в качестве ее «учредителей». Если рассмотреть позицию и точки зрения на политическую науку, высказываемые политологами США и Западной Европы, то окажется, что сегодня не существует не только единого, но и ясного представления о предмете политологии, о ее роли и значении для социального развития (как, впрочем, и о потребности в данной науке со стороны общества). Следовательно, во многом неопределенными оказываются и перспективы данной научной дисциплины.
Как нам представляется, указанное положение дел в определенной степени связано с широким разбросом мнений относительно истоков данной научной дисциплины. Поэтому с рассмотрения наиболее распространенных точек зрения на истоки и генезис политологии мы и начнем нашу «инвентаризацию» данной науки.
Одна из часто озвучиваемых позиций состоит в том, что наука о политике ведет свое начало от Платона
Другая точка зрения представлена политологами (в основном из Бельгии, Германии, Голландии и Швеции), которые отталкиваются от истории преподавания политической науки в отдельных европейских странах. При этом одни связывают истоки политологии с представлениями, оформившимися в период образования в европейских странах университетов, относя этот период к XIV веку6. Другие — со временем, когда эти университеты получили государственное разрешение на преподавание, присвоение дипломов и ученых степеней по политической науке. В этом случае в качестве точки отсчета институционализации политической науки называется период, охватывающий
В рамках последнего подхода также существует несколько мнений. Одна часть политологов полагает, что к середине XIX века эта наука развалилась и оказалась в полном подчинении у юриспруденции7. А во второй половине XX века произошло возвращение к данной науке. Другая часть политологов, признавая, что в конце XIX века развитие политологии происходило на юридических факультетах университетов, где в основе преподавания политической науки лежало изучение конституционного права, механизмов государственного управления и политической истории, считает, что данная дисциплина смогла сохранить свое лицо. Они отмечают, что предметом политической науки всё в большей степени становилась современная история, что отдаляло ее от традиционного понимания истории и сближало политическую науку с появившейся социологией. Это способствовало тому, что под политической наукой стали понимать по преимуществу науку о «течениях» и изменениях в государственной жизни. В этом своем качестве она противостояла науке о конституционном праве, государственном устройстве и истории так же как динамика — статике. Поэтому, по мнению этих ученых, при характеристике процесса институционализации политической науки следует исходить из того, что, по крайней мере, в большинстве стран континентальной Европы, он проходил в два этапа. Достижением первого этапа (в одних странах он начался, в других — завершился в конце XIX столетия) является выработка синтетического подхода к анализу государственной политики, государственного устройства и управления, включающего отдельные вопросы публичного права (конституционного и административного), философии, истории и экономики. Распространение такого подхода происходило на фоне общего признания в академических кругах значения социальных исследований. Второй же этап развития данной дисциплины начался после Второй мировой войны и был связан с распространением в европейских странах разработанного в США поведенческого подхода к анализу и изучению политических явлений и фактов. Еще одна группа политологов признает факт сохранения политической наукой определенной автономии в европейских странах в конце XIX века. Вместе с тем они утверждают, что присущая прежней науке «родовая» зависимость от юриспруденции, истории, а также философии не позволяла принять бихевиоральный подход к исследованию политических явлений, что препятствовало формированию политологии в ее современной эмпирической (американской) интерпретации. Следует добавить, что в области межгосударственных отношений старая политическая наука во многих странах оказалась запятнанной своей приверженностью к геополитическим теориям, которые активно поддерживались национал-социалистической Германией, а после ее поражения во Второй мировой войне оказались в глубоком кризисе, утратив свою привлекательность для нового поколения политологов. В этой связи делается вывод о том, что во второй половине XX века произошло не возвращение к прежней политической науке, а формирование новой самостоятельной научной дисциплины. В качестве ее важнейших объектов изучения предстали: политические институты; демократические процессы достижения власти и принятия решений; публичная политика; государственное управление и администрирование; электоральные исследования; сравнительная политология и международные отношения. Иными словами, доказывается, что современная политология как самостоятельная научная дисциплина и область исследований возникла в США в конце ХIX — в начале XX века, и лишь через несколько десятилетий, прошедших после Второй мировой войны, распространилась в большинстве стран Западной Европы. При этом, правда, отмечается, что европейская политическая наука более ориентирована в направлении историзма и отличается большим разнообразием оттенков по сравнению с ее американским аналогом.
Следующая группа политологов предлагает вообще не углубляться в историю, доказывая, что современная политическая наука как академическая дисциплина, возникнув в Соединенных Штатах и во второй половине ХХ века распространившись в западноевропейских странах, неразрывно связана с самоутверждением бюрократии, нынешней системы государственной власти и новой «демократии мирового порядка».
С этой позицией соприкасается еще один подход, согласно которому во многих европейских странах сам вопрос о появлении политологии необходимо рассматривать как политический. В частности, в Германии (ФРГ) процесс институционализации политологии (в ее современном понимании), внедрение в университеты политической науки как предмета преподавания и направления научных исследований был непосредственно связан и являлся составной частью программы денацификации (Entnazifizierung), проводившейся США и Великобританией после окончания Второй мировой войны на основании решений Потсдамской конференции.
В тех странах, где денацификация в том виде, в каком она была осуществлена в Германии, не проводилась (например, Австрия, Италия), оказались сильны позиции католической церкви. Там процесс институционализации политологии (в рамках ее эмпирической (американской) ориентации) проходил более сложно. В определенном смысле он осуществлялся под контролем католической церкви, с учетом ее политических интересов и социальной доктрины.
Похожая картина наблюдалась и в Ирландии, где сфера образования, философия и политика с момента организации этого государства в 1921 г. были подвержены серьезному влиянию со стороны католической церкви.
Причем в вышеназванных странах политологам требовалась значительная политическая и финансовая поддержка для того, чтобы преодолеть мощное сопротивление со стороны факультетов теологии, философии, права, истории и экономики. Руководство указанных факультетов, помимо ориентации на позицию католической церкви, преследовало также собственные эгоистические интересы, стремясь не допустить появления дисциплины, способной ослабить их позиции на академическом олимпе и/или подорвать монополию (прежде всего юридических факультетов) на подготовку государственных служащих8. Как следствие, учебную и научную литературу по вопросам политологических исследований указанные страны импортировали главным образом из США и Великобритании. При поддержке последних были образованы и первые академические институты политических наук. Причем указанный процесс первоначально проходил вне рамок сложившихся университетских структур. Окончательное утверждение политологии произошло лишь тогда, когда и приверженцы католицизма увидели для себя практическую пользу в том, чтобы университеты, находившиеся под их влиянием, занимались изучением политических элит, а также вопросами развития электоральных исследований.
Несколько отличающийся взгляд на истоки и саму политическую науку существует у британских политологов. В целом они соглашаются принять в качестве точки отсчета развития данной науки конец XIX века, особо подчеркивая в этом плане для Великобритании значение создания в 1895 г. Лондонской школы экономических и политических наук (LSE). Признают они и тот факт, что широкое распространение программ изучения политики в британских университетах началось лишь по окончании Второй мировой войны. Вместе с тем, в отличие от других европейских стран, для Великобритании не был характерен процесс быстрого и повсеместного принятия бихевиорального (читай — американского) подхода к изучению политики9. С трудом приживались там и количественные методы исследования политических явлений. Вплоть до конца
Отдельная точка зрения на возникновение и развитие политологии существует и у французских политологов, которые полагают, что в их стране процесс институционализации политической науки и сегодня нельзя признать завершенным. Это объясняется тем, что в университетской системе политология преподается в качестве дисциплины «общего характера» и только на юридических факультетах (где, в соответствии с законом 1954 г., политическая наука введена в качестве обязательного предмета для получения диплома).
На факультетах социологии, истории, экономики и других данного предмета просто не существует. Более того, отдельная кафедра и самостоятельный факультет политической науки образованы лишь в одном французском университете (в Университете Парижа I (Пантеон-Сорбонна)12).
Правда, следует учитывать особенность французской системы образования, в рамках которой, помимо университетов, функционируют специализированные «высшие школы» (Grandes Ecoles). Последние пользуются большей свободой (по сравнению с университетами) в вопросах разработки программ преподавания и проведения научных исследований, а также определения условий приема студентов. При этом они занимают почти монопольные позиции в деле подготовки кадров для руководящих постов в государственной администрации и крупных компаниях13. Именно в «высших школах», после образования в 1945 г. Института политических исследований в Париже (Science Po Paris)14 политология впервые появилась во Франции и стала развиваться в качестве самостоятельной научной дисциплины. Тем не менее, политическая наука во Франции так и не приобрела в академических кругах того авторитета и не обладает таким престижем и общественным признанием как социология, психология, история и экономика. Более того, она, по существу, в значительной степени рассматривается и развивается как политическая социология, дополненная анализом публичной политики, а также исторической социологией политики.
Что касается южноевропейских стран, таких как Португалия и Испания, то по отношению к ним, благодаря влиянию католической церкви, вплоть до последних десятилетий XX века, когда произошла ликвидация диктаторских режимов, невозможно было даже говорить о начале процесса институционализации политологии в американском варианте15. Более того, даже сегодня особенностью развития политической науки в этих странах является ее сосредоточенность главным образом на вопросах конституционного права. Электоральные исследования даже близко не заняли здесь того места, которое принадлежит им в других европейских государствах.
Данный факт тем более симптоматичен, если учесть, что и социология в этих странах фактически не получила академического признания16. Университетская система и доступ к университетскому образованию продолжают быть подвержены усиленному бюрократическому контролю со стороны государства и влиянию католической церкви.
Правда, следует заметить, что уязвимость «академической свободы» в области политической науки и политологических исследований характерна не только для Испании или Португалии, она признается политологами практических всех стран. Везде изучение политических процессов финансируется в основном за счет государственного бюджета и по государственным контрактам, что обусловливает приоритет целевых программ над независимыми теоретическими исследованиями. К сожалению, именно в этом плане наиболее смело можно говорить о едином объединяющем начале политической науки.
При наличии разночтения в подходах к фиксации исходных точек становления и особенностей развития политической науки не удивительно, что к настоящему времени политологам европейских странах удалось согласовать позиции лишь относительно общих направлений политологических исследований. Принято считать, что предметами данной научной дисциплины являются электоральные исследования, политические институты, изучение политического курса, публичная политика, конституционное устройство и государственное администрирование, международные отношения и сравнительная политология. Вместе с тем у политологов Великобритании, Германии, Италии, Франции и ряда других стран сохраняются диаметрально противоположные подходы к другим базовым составляющим объекта политологии. Так, если одни не представляют себе политической науки без изучения методологии и статистики, то другие непоколебимы в обратном убеждении. Если одни настаивают на том, чтобы в качестве базового предмета политологии определить политическую социологию, то другие требуют ее замены политической экономией. При этом выяснилось, что не существует не только общего понимания, но и хотя бы единого толкования значения термина «политическая социология». По-разному характеризуется сравнительная политология, а также конкретное наполнение других политологических исследований. Интересно отметить, что политологи 16 европейских стран, принимая базовый стандарт программы преподавания политологии, одновременно представили, по меньшей мере, 16 различных коллективных точек зрения о том, «что такое политическая наука и даже вопрос о том, можно ли вообще применить к этой дисциплине термин “наука”»17.
Существует достаточно серьезный разброс мнений и о достижениях политической науки. Если полагаться на мнение американских и британских ученых, занимающих ведущие позиции в мировом сообществе политологов, то эта научная дисциплина продемонстрировала блестящие результаты и находится в настоящее время на подъеме. Так, согласно точке зрения известного американского политолога Габриэля Алмонда (Gabriel A. Almond)
Данное утверждение превратилось в своего рода аксиому, принимаемую многими политологами (в том числе и российскими) в качестве неоспоримого факта. Однако если мы проанализируем критерии оценки такого основного политического института, каким является государство, то не увидим достаточных поводов для чрезмерного оптимизма или восхищения результатами политической науки. Окажется, что мы по-прежнему далеки от того, чтобы существующие характеристики государства, определения его роли, а также критерии оценки эффективности выполняемых им функций можно было бы назвать адекватными. Если их внимательно сравнить с теми, которые использовались еще античными мыслителями, то выяснится, что в теоретическом и практическом планах политологи по-прежнему сталкиваются с трудностями решения одних и тех же проблем. Речь, в частности, идет о проблемах обеспечения ответственности государственной власти и сохранения политической стабильности, включая вопросы разделения властей, определения механизмов принятия отражающих потребности социального развития политических решений, а также осознанного признания данных решений со стороны большинства членов общества в качестве обязательных для исполнения. Правда, сегодня используется несколько иная (по сравнению с античным временем) терминология. Но следует признать, что современные термины в ряде случаев не столько разъясняют, сколько запутывают ситуацию. Причем до сих пор отсутствуют общепризнанные определения сущности и целей государства. Одна часть политологов в основе своих теоретических построений «социального государства» или «государства всеобщего благоденствия (благосостояния)», придерживается, по сути, аристотелевской характеристики государства как общего блага, впадая при этом в многочисленные противоречия относительно смысла данного понятия. Другая часть, ссылаясь, как правило, на авторитет К. Маркса
Но основная часть современных политологов не замечает или не желает замечать таких «исторических повторов». Большинство политологов предпочитает не углубляться в исследование «древнего периода» зарождения политической науки, рассматривает его очень бегло и в основном поверхностно. Не случайно изучение истории политической мысли в качестве направления политической науки в большинстве стран находится, мягко сказать, на «заднем плане». Причин этого достаточно много.
Одна из них обусловлена тем, что американские политологи, естественно, склонны преувеличивать свою роль в развитии политической науки. В этом им помогают многие из их европейских последователей. Характерно, что ряд предпринятых ими недавно попыток представить критический анализ и оценить итоги развития политологии вызывает даже у их коллег упреки в проамериканском взгляде на исследуемую дисциплину. Конечно, в США признается значение британской, германской и в целом европейской науки как заложившей основы для подготовки первых американских политологов в начале ХХ века. При этом обычно называются имена19 О. Конта
Завышенная самооценка американских политологов не оспаривается многими их европейскими коллегами по ряду политических и идеологических причин. Помимо того, что во многих европейских странах политология получила академический статус благодаря влиянию США, дает о себе знать тенденция нивелировать ту роль, которую играли в развитии данного направления политической науки германские исследователи. Речь идет, в частности, о том, что наработки последних в области политических технологий активно использовались при продвижении национал-социалистов в процессе демократических (по современным меркам) выборов20. После Второй мировой войны о подобных фактах, как и о тех политических силах за пределами Германии, которые сыграли во многом решающую роль в обеспечении прихода Гитлера к власти, было не принято вспоминать. И, кстати, результаты проделанной идеологической работы со стороны американских политтехнологов в этом плане можно считать достаточно успешными. Сегодня для основной массы немецких политологов началом отсчета развития их научной дисциплины является период денацификации Германии.
Влияние США на процесс институционализации политологии как академической дисциплины в Западной Европе, безусловно, можно без преувеличения считать огромным. Именно благодаря участию американских политологов (включая эмигрировавших в США европейских ученых), прошедших во время Второй мировой войны хорошую школу работы в спецслужбах США, а также финансовой поддержке Фонда Форда и Фонда Рокфеллера, в западноевропейских странах начался процесс активного создания научных институтов и кафедр политической науки в университетах. Происходило формирование профессиональных ассоциаций политологов, организовывались издания научных журналов, росло число преподавателей и студентов. В самих США помимо теоретических и практических аспектов изучения электоральных и внутриполитических процессов в целом, стали активно развиваться такие политологические субдисциплины как международные отношения, сравнительная политология, а также политическая экономия.
Одновременно на Европу шло распространение поведенческого подхода в качестве основного направления и метода исследования политики. В большинстве европейских стран принятие бихевиорализма21 приравнивалось к признанию профессионального статуса политолога и обретению политологией положения полноправной академической дисциплины: отделение ее от философии, права, истории и экономических наук, формирование независимых кафедр и факультетов политологии в университетах.
Поддержка европейских политологов со стороны американских коллег, естественно, имела определенные идеологические и политические мотивы и цели, на которых многие современные ученые предпочитают не фиксировать внимание. Наоборот, с их стороны было приложено достаточно много усилий, чтобы «американская помощь» и процесс развития политической науки в Европе не воспринимались и не оценивались как форма реализации внешнеполитических интересов США и как инструмент, который мог бы быть использован для управления политической активностью в странах континентальной Европы.
Правда, профессиональное изучение и проведение исследований электорального поведения, оценки уровня взаимодействия и противоборства представителей политических элит, анализ «политической культуры» различных социальных групп общества и подготовленные на их основе прогнозы развития политических процессов по своей значимости сравниваются с предсказаниями метеорологов или сейсмологов. А, как известно, одновременно с расширением знаний в области предсказания погодных явлений проводятся и исследования, направленные на их искусственное вызывание. Но вышеприведенные сравнения в основном использовались для того, чтобы позиционировать развитие политологии в Западной Европе как необходимое условие для нанесения удара по традиционным идеологиям и идеологически мотивированным политическим силам, включая сторонников марксизма и приверженцев католицизма, имевших в послевоенные годы относительно прочные позиции в таких странах как Австрия, Италия и ряд других. Конечно, отчасти это соответствовало действительности. Причем ренессансу политологии в Западной Европе в определенной степени способствовало появившееся разочарование в глобальных социологических теориях, претендовавших на знание социальных законов и видение путей достижения идеальной общественной системы, но запятнанных социальными экспериментами по их практическому воплощению в жизнь.
Вместе с тем утверждения о том, что эмпирическая политическая наука является антитезой идеологии, следует назвать, по меньшей мере, преувеличенными. Характерно, что в современной Италии политологи, появившиеся при активной поддержке США, в настоящее время «преданы разделяемой ими идеологии сильнее, чем пище и вину»22. Не следует забывать и о том, что институционализация политологии во всех европейских странах сопровождалась распространением идеологии «государства всеобщего благоденствия», используемой в качестве инструмента идеологического соперничества между США и СССР на международной арене. Отметим в этой связи и признание нынешнего президента США Барака Обамы, сделанное им во время выступления в Национальной академии наук США в апреле 2009 года. Из этого выступления следует, что в США, которые позиционируются большинством политологов как страна-основатель эмпирической политической науки, до последнего времени «подрывалась научная честность и политизировались научные исследования — в соответствии с заданными идеологическими программами»; сама «наука шла за идеологией». В результате не «научные решения определялись фактами», а наоборот23.
Представители американской политической науки, говоря об ее достижениях, предпочитают не акцентировать внимание на вопросах, связанных с разочарованием многих европейских политологов (впрочем, как и американских) результатами применения поведенческого подхода, с «кризисом доверия» к методологии политологической науки24 и построениям системно-функциональной модели общества. В основном они рассматривают данный факт как естественный и необходимый этап развития научной дисциплины, приведший к ее новому подъему, начало которого относится к последним десятилетиям ХХ века. Этот подъем, который опять же напрямую связывается с достижениями американской науки, по их мнению, заключается в широком распространении и использовании концепций «рационального выбора» и «методологического индивидуализма». Он характеризуется внедрением в политологические исследования логико-математических методов и моделей (в том числе моделей общего суверенитета и разделенного гражданства), а также приданием дополнительного импульса мульдисциплинарному подходу к анализу политических процессов. Имеется в виду объединение результатов, полученных в рамках разработки теории публичной политики, международных отношений и неоинституционального подхода с отдельными идеями политической философии (представленными главным образом в критической философии И. Канта
Более того, в начале указанного подъема политология стала преподноситься как наиболее развитая и кредитоспособная дисциплина в «семье» социальных наук, широко использующая наряду с методами дескриптивизма структуралистские, сравнительно-исторические и типологические методы. Утверждалось, что современная политология представляет собой не просто одну из социальных дисциплин, а по праву претендует на лидерство в написании социокультурного сценария, на создание инновационных структур социальной действительности и определение их функций, отражая всеобщность своих целей и интересов. Обосновывался данный подход, в частности, тем, что не только социальные науки, но и вся "культура в своей основе политична«25. При этом сложившаяся ситуация в политической науке характеризовалась как некая прелюдия, отражающая этап перехода от ее фактического состояния и места в обществе к социальному признанию политологических «прозрений». Смысловое наполнение термина «политология» определялось специфической формой дискурса как метода познания социальной реальности, вырабатывающего систему знаний о природе государства и общества, взаимосвязи правовых, экономических и этатистских структур, моделях государственного управления и властных отношений. Одновременно подчеркивалось, что существующие ныне тенденции, определяющие роль и место политологии в системе социальных наук, уже позволяют говорить о трансдисциплинарности политологии. Окончательное обретение ее нового статуса лидера связывалось с переосмыслением оснований многих социальных наук, с пониманием процессов протекания социальных взаимодействий в их политической перспективе, с рассмотрением изучаемых социальными науками объектов в качестве ответвлений корневища «политического тела». Любые изменения в поле политической деятельности рассматривались как системные, затрагивающие весь социальный организм. На примере формирования самой политологии выстраивались закономерности, характерные и для других сфер социокультурной жизни общества. В этом смысле политология изображалась в виде своего рода композитного материала для моделирования наук об обществе, для изучения социума в целом.
С этим подходом в определенной степени перекликались позиции ряда социологов. Например, французский социолог П. Бурдье
Сторонники указанного подхода отмечают также, что основания политической науки определяют не только критерии научности в этой дисциплине, но и смысловые структуры самой политики как системы, которая содержит информацию, обеспечивающую устойчивость всей социальной системы. Существуют источники, стимулы и мотивы, которые способствуют функционированию и развитию огромного количества матриц политического синтеза: политических программ человеческой деятельности, поведения и общения, представленных в виде различных кодовых систем и составляющих «тело политики».
Приверженцы данной точки зрения на политологию забывали, правда, упомянуть, что нечто подобное, хотя и другими словами, уже высказывалось много столетий назад. Например, в текстах, традиционно приписываемых Аристотелю, можно найти определение политики как важнейшей науки, поскольку она «устанавливает, какие науки нужны в государстве и какие науки и в каком объеме должен изучать каждый», а также «пользуется всеми остальными науками как средствами и, кроме того, законодательно определяет, какие поступки следует совершать или от каких воздерживаться…»29. На практике, однако, политическая наука в своем историческом существовании таких вершин достигала только в том случае, когда теряла свой научный заряд, превращаясь либо в форму религиозной доктрины, либо в форму идеологии тоталитарного государства, либо в ту и другую форму одновременно30.
С этой точки зрения можно даже признать положительным тот факт, что в настоящее время политология по-прежнему представляет собой не «научный монолит», а, скорее, некий конгломерат относительно самостоятельных направлений исследований. В качестве его составных частей сегодня признаются: политическая философия, политическая социология и/или политическая экономия, анализ системы государственного управления, публичной и муниципальной политики, изучение электорального поведения, политических институтов, национальной политики и международных отношений. К этому списку добавляется также сравнительная политология, история политической мысли и политическая теория. Вместе с тем указанные направления далеко неравнозначны с точки зрения оказываемого им внимания и финансовой поддержки; они развиваются далеко неравномерно. При этом все чаще со стороны политологов (прежде всего европейских) можно услышать опасения на счет процесса фрагментации политической науки, который выражается в выделении из нее самостоятельных субдисциплин и обострении конфронтации между представителями «основных» и «побочных» направлений политологических исследований. К числу таких «побочных» направлений, которым финансирование и внимание уделяются по остаточному принципу, относятся политическая теория, истории развития политической мысли и политических учений.
В большинстве европейских странах основное место в политической науке сегодня продолжает занимать анализ функционирования политических систем, политических партий и электорального поведения в собственных государствах, а также политические отношения в рамках Европейского союза. Сравнительной политологии, международным отношениям, изучению практики государственного управления и государственного регулирования, политической социологии и/или политической экономии выделяется более скромное место. Правда, несколько возрос интерес к проблемам социальных меньшинств, политического плюрализма и воспроизводства политической элиты, а также к вопросам, связанным с угрозами окружающей среде. Много работ, например, посвящены доказательству того, что сегодня не только необходимы новые политические механизмы, обеспечивающие условия социальной адаптации к резко изменившимся в последние десятилетия условиям человеческого бытия, но и нахождение путей спасения человеческой цивилизации от самоуничтожения и разгула бездуховности, построения разумного миропорядка. С этих позиций вновь говорится о необходимости обращения на благо человека достижений науки, техники и технологий. В сфере международных отношений усиливается внимание к проблемам так называемого «глобального юга» (это понятие стало использоваться вместо ранее применявшегося термина «третий мир»).
Некоторым особняком, как и прежде, стоит вопрос о методологии политических исследований, о значении и применимости количественных методов и статистики в политологии. В данном случае политологи разделились на два основных лагеря. Одни исходят из того, что определение политологии как науки предполагает активное использование количественных методов и статистики. Другая сторона доказывает, что при политологических исследованиях количественные методы и статистика не имеют решающего значения31.
Существует, правда, и третья точка зрения. Она заключается в том, что сначала необходимо провести границы и определить различия между «политической наукой» (представив в качестве объектов ее изучения политическую систему, ее структуру и функции) и «политическими науками», которые предлагается рассматривать с точки зрения результатов функционирования или действия политической системы (политическая экономия, международные отношения и др.). При этом говорится о необходимости переосмысления понятия «политическая система» (которая в настоящее время в основном сводится к понятию «государственная власть») и метода её исследования. Более того, эту проблему предлагается выделить и установить в качестве приоритета политической науки (для начала ХХI столетия). Речь идет о необходимости определения объекта политологии не с точки зрения того, как он истолковывается сегодня, а исходя из понимания универсальной природы политики32.
Одновременно подчеркивается, что задача политологии не должна сводиться к апологетической функции, восхваляющей ту или иную форму власти или любую политику в её краткосрочных рамках; что политическая наука должна подняться над «краткосрочной историей» и привести свою методологию в соответствие с требованиями, определяемыми долгосрочными историческими тенденциями общественного развития33. Однако данный подход в среде политологов в настоящее время находит себе существенно меньше приверженцев по сравнению с позицией, которая выражается следующим «пожеланием»: «Для тех, кто хочет практиковать политическую науку, критичную в отношении существующей власти, чувствующих определенную природу ее предмета и способных разъяснить простым людям сложности политической жизни, будет лучше посоветовать “идти на Восток… и затем на Юг”. Иными словами, туда, где вы будете свободны ставить под вопрос господствующие допущения, развивать инновационные концепции и методы, обращаться к смыслам и, может быть, даже влиять на курс политических событий. Вы к тому же, возможно, сможете внести значительный вклад в глобальную науку о политике»34.
В целом, существующие сегодня между политологами разногласия и разночтения говорят о том, что пока не сложилось общего понимания и адекватного определения предмета политической науки, а также методов проведения политологических исследований. При этом не только окончательно не решен вопрос о том, как требуется изучать политические факты, но и как не следует к ним относиться. В определенной степени политологи по-прежнему пребывают во власти различных мифических и/или ложных представлений относительно социально-политических явлений, политических институтов и государственного вмешательства, изучение которых наталкивается на трудности, обусловленные влиянием религиозных, идеологических, национальных, партийных и иных предрассудков и предубеждений, часто заводящих в тупиковые ситуации. Над многими политологами, как дамоклов меч, продолжает висеть проблема учета идеологических предпочтений, вкусов и пристрастий власти, прикрываемых соображениями политической целесообразности и общественной стабильности.
В этом кроется одна из причин того, что политология и гуманитарные науки в целом, повторяя давнее изречение mundus regitur patva sapientia [миром правит знание — лат.] как своего рода заклинание, постоянно в том или ином виде воспроизводят известный абстрактно-теоретический образ государства, наделенный с незапамятных времен многими мифическими свойствами. Мифические элементы, заложенные в современные представления и определения государства, своими корнями уходят в глубокое прошлое, со временем видоизменяясь как штаммы вируса, но сохраняя свою разрушительную способность для формирования адекватного понимания сущности существующих социальных проблем и выработки разумных и обоснованных политических решений.
К сожалению, до сих пор вполне актуальным представляется вывод Т. Гоббса
Можно согласиться с Гоббсом и в том, что правильные определения способствуют приобретению знания, а в неправильных кроется «злоупотребление, от которого происходят все ложные и бессмысленные учения». Необходимо, правда, учитывать, что злоупотреблять можно и правильными определениями. Причем определения, претендующие на «правильность» и «истинность», как правило, достаточно абстрактны и часто расцениваются как банальность, требующая уточнения и/или дополнения. Но подобные дополнения по необходимости будут содержать в себе и правильные и неправильные моменты. Важно обратить внимание и на то обстоятельство, что при построении философских, политических и социальных теорий используется далеко не вся информация, которая имелась в определенный исторический период, либо она неправильно расшифровывается или интерпретируется. При этом следует учитывать, что многие теоретические построения, особенно те из них, которые получили в свое время широкое распространение, являются не плодами «чистой науки», а в той или иной степени связаны с запросами определенных политических сил, интересами сохранения или достижения государственной власти.
Давно замечено, что мифотворчество в политике, как и в политической науке, можно условно подразделить на активное и пассивное. В первом случае реализуется задача намеренного манипулирования общественным мнением, во втором — в определенной мере происходит обратный процесс, когда политики и ученые становятся рабами собственного мифотворчества. Вымышленные причинно-следственные связи, ложные объекты, мифические пропагандистские схемы «материализуются», идет процесс «самореализации» мифа. Мифотворчество становится не только тематическим основанием для подготовки пропагандистских акций, но и иллюзорной методологией принятия важных политических решений.
Используемые вначале как средство легитимации режима или в качестве обоснования необходимости сохранения власти, социально-политические мифы формируются в эрзац государственной идеологии. При этом возникает процесс «обратной подкачки», который интенсифицируется за счет того, что политики все в большей мере вынуждены вести себя в соответствии с провозглашенными ранее мифами. Иначе они рискуют потерять поддержку определенной части населения, своих избирателей, которые благодаря пропаганде уже включились в этот миф. Однако при этом представители власти все дальше отдаляются от реальности, тем самым неизбежно формируя почву для самоуничтожения или своего насильственного устранения.
Безусловно, наличие у основной массы населения искаженного представления о реальных социально-экономических и политических процессах помогает узкой социальной прослойке, добившейся властных полномочий, в течение определенного времени манипулировать социумом в эгоистических интересах для удержания своих привилегий. Как заметил еще Д. Юм
Однако когда власть начинает тешить себя надеждой, что она может навечно идеологически обработать и закодировать массовое сознание, игнорируя объективные условия функционирования и развития общества, то это заканчивается исключительно негативными последствиями и для самой власти. Поскольку при этом в недрах её собственной структуры возникают устойчивые образования, механизм действия которых приводит к становлению такой государственной и общественной системы, которая работает на самоуничтожение. Как заметил по этому поводу еще Дж. Локк
Рассматривая влияния различного рода мифов, нельзя не отметить получившую широкое распространение точку зрения, согласно которой политология оказывается востребованной и получает развитие только тогда, когда в обществе активно протекают процессы демократизации. Объясняется это тем, что только в этих условиях у политической власти, у тех, кто занимается практической политикой, принимает решения или участвует в их реализации, выступает в роли законодателей и т.д., появляется потребность во всестороннем охвате социальных проблем, в реальном знании о политических процессах и эффективности деятельности властных структур. Это знание рассматривается как жизненно важное для обеспечения политической стабилизации, а также противодействия любым проявлениям экстремизма, решения практических задач международной и внутренней жизни. Но параллельно, с одной стороны, утверждается, что практическая польза от политической науки прямо пропорциональна её независимости от власти и неангажированности политологов. А с другой — что практически всеми действующими политиками это почему-то плохо усваивается; и многие стремятся обзавестись «ручными» политологами, обслуживающими их частные или групповые, в том числе партийные, интересы.
В принципе, вышеприведенные «двусторонние» утверждения можно рассматривать как неоднократно апробированную истину, подкрепляемую значительным количеством эмпирически установленных фактов. Вместе с тем, с нашей точки зрения, если науку о политике напрямую увязывать только с демократическими процессами (это понятие, кстати, само до сих пор нуждается в «неангажированном» научном определении), то на практике это выливается в тот факт, что главной задачей политологов становится анализ поведения электората. В результате у них возникает вполне естественное пренебрежение к глубокому исследованию причин социально-политических проблем, не говоря уже о теориях государства, демократии, конфликта и власти. Если главная цель политологических исследований сводится к нахождению ответов на вопросы «кто выигрывает?» и «кто проигрывает?» на выборах, то политология по необходимости со временем «ужимается» до разработки различных политических технологий. А при таком положении дел о пожеланиях неангажированности политологов следует просто забыть. Этот вопрос можно обсуждать с тем же успехом, с каким с давних времен обсуждается проблема коррупции во власти (не приближаясь к решению задачи адекватного определения смысла и основных функций государства как одного из инструментов обеспечения условий для естественно-закономерного процесса все более полного раскрытия человеческого потенциала).
В этой связи не случайным представляется следующий факт. Несмотря на постоянные попытки со стороны политологов доказать власти, обществу и себе самим, что политология — сложная профессиональная деятельность, которой могут и должны заниматься только те, кто прошел специальное обучение и подготовку, это им далеко не всегда удается. Нельзя, конечно, отрицать, что во многих странах исследователей, занимающихся вопросами государственного администрирования, привлекают к участию в программах подготовки государственных служащих и реализации административных реформ. Политологи активно приглашаются в качестве консультантов при обсуждении международных отношений и к разработке программ подготовки для дипломатов. Но во всех указанных случаях консультирование совсем необязательно означает влияние или признание точки зрения политологов в качестве авторитетной. Заметим также, что лишь единицы из числа профессиональных политологов сами становятся активными политическими деятелями. Но главное даже не в этом. В различных странах имеются многочисленные примеры того, как правительство заказывает проведение тех или иных политологических исследований, а затем успешно игнорирует результаты деятельности, выводы и рекомендации политологов. В отдельных странах государственные деятели вообще не склонны прибегать к советам политологов (в отличие от экономистов и социологов) или поручать им проведение исследований.
Во время зарождения факультетов политологии в западноевропейских странах многие надеялись на то, что они будут поставщиками кадров для новой политической элиты. Предполагалось, что выпускники этих факультетов смогут потеснить с господствующих высот на государственной службе не только юристов, но и экономистов, «записавшихся» в среде бюрократов в первые ряды «строителей государства всеобщего благоденствия». Однако указанные надежды и предположения оправдались далеко не в полной мере и далеко не во всех странах.38
Если говорить об основных местах работы современных выпускников политологических факультетов в европейских странах, то, как показывают опросы, большинство из них находит себя в средствах массовой информации, в аппарате центральных и местных органов государственной власти, включая министерства иностранных дел и службы безопасности. Значительная часть попадает в крупные компании, тесно связанные с государственными структурами, занимаясь связями с общественностью и лоббизмом. Многие приходят на административные посты в профсоюзах, выполняя похожие функции, а также в различные неправительственные организации. Меньшее число выпускников занимается преподаванием или продолжает научные исследования. И только очень немногие пытаются открыть самостоятельное дело.
Политологи, как правило, считаются «специалистами широкого профиля». И, хотя этот термин не носит ярко выраженной негативной окраски, под ним часто подразумевается отсутствие глубокого понимания или нехватка знания основ происходящих социально-экономических, а также реальных политических процессов. Такое отношение поддерживается большим числом поверхностных публицистических, а также коммерческих «опытов», выдаваемых за результаты политологических исследований. В последнее время стало принято говорить и о наплыве модных псевдополитологов.
Симптоматичным можно считать то обстоятельство, что практически во всех странах «моментом славы» для политологов становятся выборы. Стало традицией, когда различные средства массовой информации в это время стремятся получить и обнародовать комментарии политологов. Привлекаются политологи и для «разъяснения» многообразных и многочисленных конфликтов, возникающих на межнациональной, межэтнической, межпартийной и межрелигиозной почве, а также для обсуждения нескончаемой череды предаваемых гласности политических скандалов, в том числе коррупционных. Причем их просят выступить с «точкой зрения» и оценками даже в тех случаях, когда журналисты обладают более полной и детальной информацией. Широкое присутствие политологов в СМИ, очевидно, можно положительно расценивать с позиции популяризации политической науки в обществе. Но вместе с тем существует и обратная сторона такого присутствия: приходится смириться с ослаблением престижа политологии как серьезной академической дисциплины. Рано или поздно вскрываются факты «проплаты» тех или иных сделанных политологами заявлений. Учитывая, что средства массовой информации представляют интересы тех или иных политических сил и во многом контролируются различными спецслужбами, возникают вполне резонные подозрения на счет «прирученности» политологов со стороны действующих и потенциальных «политических спонсоров». Во многих европейских странах уже открыто говорится о формировании идеологически заостренного треугольника, состоящего из политиков, журналистов и политологов39 в рамках которого для науки просто не остается места.
Параллельно происходит дискредитация политологии, как и в целом социальных наук, научных знаний о государстве и обществе, поскольку какие бы решения ни принимали политики, для них всегда находится какое-либо наукообразное оправдание. В результате снижается репутация науки как источника надежной и адекватной информации, необходимой для эффективного управления. Стимулируется ангажированность научных исследований, что, в свою очередь, приводит к снижению профессионализма ученых, требований к научной работе, поскольку «заказную апологетику», когда параметры, результат и выводы исследования заранее известны, изготовить может и дилетант.
В этих условиях вряд ли серьезно можно рассчитывать на то, что политологи смогут (или захотят) добиться приемлемого уровня независимости от власти. Устранение любой болезни, в том числе и социальной, может быть успешным только на основе научного знания и осмысления истинных фактов, симптомов и адекватных средств лечения. Когда этих знаний нет или они сознательно скрываются, то больной организм обречен на медленную деградацию и умирание. Несколько наивными представляются разговоры о том, что независимость политической науки может быть достигнута в результате обеспечения «традиционной академической свободы университетов». (Не говоря уже о том, что не существует ясности — что понимать под указанной «традиционной свободой»). Не следует уповать и на то, что решить проблему ангажированности политологов можно посредством «разработки внутренних стандартов научной этики и качества», обеспечения смешанного финансирования научных исследований (получению средств как из частных, так и государственных фондов) и т.п. Если подходить к этому вопросу основательно, то прежде чем говорить о возможностях устранения политической ангажированности политологов, следует критически проанализировать и пересмотреть приоритеты и задачи политической науки.
Понятно, что политология, как и другие социальные науки, в той или иной степени не может не быть завязана на интересы государства и потребности политической власти, носители которой вынуждены «окунаться» в напряженные, нестандартные, а нередко и экстремальные ситуации в целях сохранения за собой приобретенного социального статуса. Стремление к власти и её удержанию в контексте современного мира нуждается, с одной стороны, в оценке реально складывающейся социальной картины, анализе настроений, преобладающих у определенных социальных групп и социальной массы в целом. С другой стороны — в идеологическом влиянии на социальную жизнь, в воздействии на общественные группы и манипулировании общественным мнением. Все это, естественно, оказывало и будет оказывать воздействие на положение политологов и развитие политологии. Наконец, и сами политологи, как и другие ученые, имеют свои собственные интересы в отстаивании тех или иных, порой явно противоречащих истине, теоретических концепций. Причем речь в данном случае может идти как о сознательном прислуживании власти или иным политическим силам, так и об упорном следовании неосознанно допущенным теоретическим ошибкам, нежелании их признавать по причине личных амбиций конкретных исследователей.
В этой связи подчеркнем мысль американского социолога (чьи работы были использованы для обоснования «поведенческой революции» в политической науке) Т. Парсонса
При этом власть, испытывающая потребность в идеологическом воздействии социально-политических теорий на публику, оказывает двойственное влияние на ситуацию в гуманитарных науках. С одной стороны, понятно, что любое серьезное научное исследование предполагает: разработку и тестирование альтернативных гипотез; поиск адекватного исследовательского инструментария; наличие и координацию исследований специалистов, работающих в разных областях науки и т.д. Все это требует больших профессиональных знаний и финансовых затрат, а, следовательно, нуждается в общественной поддержке, которая на практике не может быть оказана без той или иной формы участия государства. С этой точки зрения идеологическое противостояние во второй половине ХХ века так называемых капиталистической и коммунистической систем способствовало развитию политической науки. Оно стимулировало правящие круги в США и западноевропейских странах существенно увеличить затраты на финансирование развития политологии и социальных наук в целом41. Это содействовало тому, что расширялись объемы и границы накопленного знания о социально-политических явлениях и фактах, появлялись их новые трактовки, изменялись и дополнялись научные концепции. С другой стороны, их интерпретация базировалась на политической идентификации, идеологическом лавировании, на имитации сути социальных процессов властными структурами. Это предопределяло обусловленность и зависимость содержания социально-политических теорий и эмпирических исследований от тех идеологических установок и ценностей, которые приняты и проповедуются государственной властью, что в большинстве случаев негативно сказывается на качестве и научной ценности полученных результатов42.
Вместе с тем ослабление идеологического противостояния в межгосударственных отношениях после окончания «холодной войны» и распада СССР также отчасти можно считать катализатором возникновения кризисных тенденций в политологии (особенно заметных среди европейских стран), поскольку оно привело к снижению масштабов государственного финансирования социальных наук.
В чем-то похожая ситуация наблюдается и в России. Отсутствие серьезной финансовой поддержки политической науки, общественных и фундаментальных наук в целом крайне негативно отразилось на развитии российской политологии, которая только после распада СССР стала отвоевывать себе место в качестве самостоятельной академической дисциплины.
Анализу современного состояния, особенностям становления и функционирования политической науки в России посвящена следующая глава данной книги. Завершить же эту главу нам хотелось бы следующей мыслью. Хотя любые теоретические размышления и политические концепции могут использоваться в качестве идеологического механизма воздействия на общество, неправомерно было бы осуждать авторов указанных концепций, если их мысли и действия в основном были направлены на поиски истины. Причем независимо от того, находились ли они на службе интересов государственной власти (например, пытаясь предотвратить возможные негативные последствия от ее действий или бездействия) или являлись её противниками. Кстати, иногда сочетание опыта и заинтересованности позволяет одному человеку или небольшой группе людей увидеть вещи под таким углом, под которым другие этого еще не видят. Необязательно быть пророком, чтобы осознать надвигающуюся опасность для социального мира, и необязательно быть «реакционером» или «консерватором», чтобы пытаться эту опасность предотвратить. Но если политологи, стремясь удержаться при власти или примкнуть к тем, кто заинтересован в её захвате, перестают интересоваться поисками знания и сознательно подталкивают общество к тому, чтобы оно поверило в ту или иную популистскую (как правило) концепцию как в истину в последней инстанции, то они отрицают самих себя как ученых. В этом случае политологи, социологи и представители других гуманитарных наук должны разделять всю вину с политическими силами, партиями и движениями, которым они прислуживают. Здесь заложен один из главных (и пока не нашедших разрешения) вопросов политической науки — о нахождении действенных механизмов обеспечения ответственности государственной власти. Решение этого вопроса непосредственно связано с задачей адекватного определения смысла и основных функций государства как одного из инструментов обеспечения (страхования) условий социального развития, понимаемого как естественно-закономерный процесс все более полного раскрытия человеческого потенциала. Нахождение ответа на эти вопросы предполагает необходимость существенного пересмотра приоритетов политической науки, переоценку ее основных понятий, а также возможностей и методов, что могло бы позволить представителям данной науки выйти за пределы породивших ее обстоятельств.