Вернуться к списку публикаций
увеличить/уменьшить шрифт
Все права на данную статью принадлежат автору. Любое воспроизведение, перепечатка, копирование, ввод в компьютерную память или иные подобные системы распространения и иные действия в отношении данной статьи полностью или частично производятся только с разрешения автора, за исключением случаев цитирования в объёме, оправданном целью цитирования, или иных способов использования, допускаемых применимым законодательством. Любое разрешённое использование допускается с обязательным указанием названия статьи, её автора и адреса статьи в Интернете. Запросы на приобретение или частичное воспроизведение данной статьи присылайте на адрес электронной почты: .
часть первая

Владимир Мартыненко, доктор политических наук, профессор

Видимость законности как худшая форма беззакония

или трагикомедия под названием «Приватизации государственной собственности в 1993–2003 гг.»

Журнал «НАУКА. КУЛЬТУРА. ОБЩЕСТВО.», № 6, 2006,  стр. 46–60

Часть  

 первая 

 вторая 
«Все зло у нас от глупых форм избытка…»
А.К. Толстой «Сон Попова»
 1 
О

бсуждение в Российской академии наук доклада Счетной палаты РФ, анализирующего процессы и итоги приватизации государственной собственности в 1993-2003 гг.: «Приватизация, которую мы потеряли», стало симптоматичным событием. Необходимость указанного обсуждения свидетельствует об актуальности не только политических, но и теоретических проблем, связанных с вопросами приватизации и частной собственности, условиями функционирования нашего общества и перспективами его развития.

Сам доклад (аналитическая записка) затрагивает не только вопросы соответствия приватизационных процессов действующему законодательству, но и проблемы государственного устройства, эффективного функционирования государственных институтов, реализации на практике принципа разделения властей.

Главная нерешенная проблема, о которой свидетельствует обсуждаемый доклад, — это проблема обеспечения ответственности государства и реализации на практике принципа разделения властей. Если мы не решим эту проблему, исключительно велика вероятность того, что даже исправление выявленных Счетной палатой нарушений в процессе приватизации может привести к не менее негативным социально-экономическим последствиям, чем те, которые повлекли за собой сами нарушения. Жить, вряд ли, станет лучше, возможно, — умирать будет веселее…

Один из выводов доклада заключается в том, что заявленные цели приватизации (появление «эффективного» собственника, социально-ориентированной рыночной экономики, обеспечение «социальной справедливости» и др.) не были реализованы в рамках практических шагов органов государственной власти, наделенных соответствующими полномочиями для осуществления приватизации государственной собственности. Ответ на вопрос, почему это произошло, почему заявленные цели приватизации не были реализованы, необходимо начать с анализа самих целей приватизации, их соответствия задачам социально-экономического развития России (в контексте глобализационных процессов в современном мире).  Важно оценить, являлся ли факт нереализованности заявленных целей приватизации исключительно результатом неправильных практических действий власти, допущенных злоупотреблений и нарушений законодательства (а также — отсутствия проработанных социальных механизмов приватизации) или же вообще поставленные цели не могли быть достигнуты даже теоретически?

Оправдание властью допущенных ошибок и злоупотреблений ссылками на то, что в таких масштабах приватизация проводилась впервые в истории, и в сложившихся условиях не было времени на серьезные раздумья, не могут считаться приемлемыми для социума. Если не было времени на раздумье — зачем делали вид, якобы глубоко понимают рыночные отношения и принципы организации экономической деятельности, зачем обосновывали благотворное воздействие приватизации для всех слоев российского общества? И с виртуозностью факира молниеносно приступили к разделу наиболее прибыльных кусков госсобственности, да так, что до сих пор концов найти не могут. Или не хотят?… Процесс социальной реконструкции не предназначен для обучения на ошибках. В социальном конструировании ошибка — это всегда тяжелейшее преступление, 2  а не алиби. К сожалению, мораль анализируемой нами трагикомедии под названием «Приватизация государственной собственности в 1993-2003 гг.» свидетельствует о том, что социальные ошибки при социальных экспериментах являются для различных политических институтов российского государства чем-то вроде переходящего знамени.

Начнем с того, что в качестве одной из главных стратегических целей приватизации было объявлено появление «эффективного собственника». Однако определение «эффективный» в данном случае является некорректным, поскольку и само понятие «эффективный» представляется относительным, и его применение больше подходит к оценке деятельности конкретных предприятий (экономических субъектов), а также к общей оценке функционирования экономики, а не к определению собственника как такового. Ставить в качестве цели — появление «эффективного собственника» — это все равно, что говорить о задаче создания «эффективного человека». Но такая постановка вопроса просто абсурдна. Некорректно поставленная социальная задача, предполагающая значительную долю неопределенности цели, всегда была и будет являться базой для различного рода злоупотреблений при ее решении.

Корректный подход при определении цели приватизации мог заключаться в постановке задачи формирования «ответственных собственников», отвечающих за принимаемые ими решения собственным капиталом и не обладающих негативными функциями «временщиков» по отношению к контролируемым предприятиям и организациям. Именно от наличия ответственных собственников и зависит во многом эффективность функционирования экономики. Но могла ли быть цель появления ответственных собственников крупных государственных предприятий достигнута в условиях, когда ни у кого из бывших советских граждан, включая лиц, составлявших номенклатурное сословие, не было достаточных сбережений, т.е. первоначального капитала, которым они готовы были бы отвечать, приобретая права на бывшую государственную собственность? Вопрос, как мне представляется, является риторическим.

В этой связи хотелось бы также отметить необходимость отказа от одностороннего вульгарного подхода к оценке приватизации и частной собственности как синонимов получения или наличия определенных общественных благ. Положительное значение частной собственности с точки зрения социально-экономического развития коррелирует с уровнем ответственности собственника за принимаемые им решения, связанные с ее управлением и использованием. Наличие указанной ответственности должно быть неотъемлемой составной частью экономической свободы индивида как собственника. В этой связи решающим элементом рыночной экономики является не просто наличие частной собственности на средства производства, а принцип конкуренции, базирующийся на соблюдении совокупности фундаментальных условий и процедур контроля, препятствующих ее перерождению в систему монополистического хозяйствования и ценообразования. При этом немаловажное значение имеют вопросы развития кредитных отношений в обществе, без наличия которых невозможно никакое социально-экономическое продвижение вперед. В качестве особой формы кредитных отношений следует рассматривать и систему государственного социального страхования, оказания действенной помощи тем участникам рынка, которые на время проиграли в конкурентной борьбе, но способны произвести необходимую перегруппировку сил для ее продолжения. Естественно, социальное страхование необходимо и для помощи тем членам общества, кто находится в ситуации, при которой еще или уже оказываются не в состоянии сам о себе позаботиться. 3 

Не следует также забывать, что эффективное функционирование частной собственности предполагает обеспечение наиболее полной реализации собственности человека на собственную рабочую силу, своих физических и умственных способностей (с учетом полученного образования и профессиональной подготовки) в рамках непрекращающегося процесса разделения труда между членами общества. Важно осознать, что любая форма частной или коллективной собственности всегда являлась и является производной от собственности человека на свою рабочую силу (физические, умственные, организаторские способности и т.д.), что социально-экономическое развитие в конечном счете определяется все более полным раскрытием индивидуальных способностей и возможностей человека в процессе разделения труда.

Вместе с тем, нужно учитывать, что даже при полном правовом признании частной собственности государство вполне может девальвировать ее значение путем соответствующего налогообложения, уничтожая при этом всякую заинтересованность в проявлении индивидуальной инициативы, в предпринимательстве, т.е. сводя на нет все потенциальные преимущества, которые связаны с функционированием такого института идентификации гражданского общества как частная собственность. При этом будет воспроизводиться в возрастающих масштабах преступность, поскольку люди начинают думать лишь о том, как избежать конфискационного вмешательства государства в их жизнь. Неизбежным результатом такой политики являются рост и расцвет коррупции.

Многие проблемы вытекают из сохраняющегося в нашем обществе отношения к частной собственности исключительно как источнику получения бесплатных (даровых) социальных благ в виде прибыли, которую в том числе с учетом особенностей нашего марксистского воспитания, мы понимаем как присвоение капиталистом (собственником средств производства) прибавочного труда рабочих в результате их эксплуатации. Однако получение прибыли не равнозначно наличию эксплуатации. Прибыль — это и особая форма амортизации сбережений собственника, вложенных в развитие производства, которая непосредственно связана и с платой за риск (обусловленный возможной потерей указанных сбережений), и с вознаграждением за правильную (эффективную) организацию бизнеса (производства товаров и услуг). 4  Прибыль только тогда обусловлена эксплуатацией чужого труда, когда результатом ее получения является наличие монополии на производство товаров и услуг, основанное на насилии (как правило, с использованием государственной власти) и насильственном ограничении (устранении) конкуренции. Причем в рамках монополистической системы хозяйствования не только прибыль, но заработная плата рабочих и служащих, занятых на предприятиях-монополистах, может быть результатом эксплуатации всех остальных членов общества, показателем принудительного перераспределения доходов в обществе. Поэтому задачу повышения эффективности экономики, во-первых, следовало бы увязывать не просто с появлением частной собственности и частных собственников как таковых, а с устранением основ монополистической системы и практики хозяйствования, чего в действительности не было осуществлено. 5  Во-вторых, оценивать степень реализации данной задачи следует не просто на основе показателей объемов производства, в том числе уровня ВВП, но и с учетом индикаторов наиболее рационального использования человеческого потенциала российского общества в целом, что также было забыто.

К сожалению, при проведении приватизации, вопреки логике обеспечения эффективного хозяйствования, именно естественные монополии при поддержке правительства стали одними из первых акционироваться, и их деятельность была подчинена целям извлечения максимальной прибыли, что фактически означает форму насильственного перераспределения доходов и нарушение прав большинства собственников. Более того, были созданы условия для осуществления коммерческой деятельности крупных государственных структур, таких, например, как Банк России, 6  а также сформировались так называемые «подведомственные» квази-монополии, тесно связанные с органами и представителями государственной власти. Эти процессы в ряде случаев выразились в монополистическом «беспределе», наличие которого представляет угрозу для самого государства, для сохранения его единства. Единый национальный рынок, который отражал бы высокий уровень взаимосвязи и взаимозависимости российского общества, фактически не был сформирован. При этом появилось множество локальных рынков с разнообразными проявлениями регионального монополизма. По сути дела, такой подход дискредитирует понятие и сущность рынка, частной собственности и рыночных условий социально-экономического развития. В результате страна реально оказалась на грани глубокого социально-политического кризиса. Причем основным виновником подобного положения дел, как это ни печально звучит, является государство. Государство — в лице различных государственных структур и образований, представители которых в условиях предоставленного им легитимного права на насилие и снижение общего уровня и чувства ответственности проводят, преследуя собственные коммерческие цели и удовлетворяя политические амбиции, политику, которая не отвечает интересам социально-экономического развития страны.

При этом забывается, что основным качественным показателем экономического развития являются не уровень добычи нефти, не объемы производства машин и оборудования, не мировая цена барреля «черного золота», заложенная в бюджет страны, и даже не темпы удвоения валового внутреннего продукта (ВВП). Этим показателем является совершенствование способностей и расширение возможностей человека как социальной личности, уровень разделения труда в обществе, наличие у максимального числа собственников своей рабочей силы возможности проявить свою индивидуальность, что и характеризует свободу экономической деятельности. 7 

При выборе методов и характеристике целей приватизации государственной собственности в качестве идеологического прикрытия применялось понятие «социальная справедливость». Причем указанное понятие для обоснования «ваучерной приватизации» использовалось в качестве синонима уравниловки, каким оно на самом деле не является. Более того, обеспечить «социальную справедливость» с помощью раздачи ваучеров было просто невозможно. Если даже считать, что все или подавляющее большинство советских граждан эксплуатировались государством, которое за счет снижения их уровня жизни развивало тяжелую промышленность и военное производство, то социально справедливым было бы наделение особыми правами на приватизируемую государственную собственность, прежде всего, пенсионеров и лиц пенсионного возраста. Но, во-первых, само понятие эксплуатации государством своих граждан в действительности означает эксплуатацию с помощью государственного насилия одних граждан и социальных групп советского общества другими (в том числе посредством фактической уравниловки в системе оплаты труда), что выразилось, в частности, в появлении грубых диспропорций в развитии различных секторов экономики. Устранение указанных диспропорций само по себе предполагало, что для многих российских граждан и социальных групп реформы неизбежно должны были оказаться, по крайне мере на первом этапе, достаточно болезненными. В этой связи ответственный и «социально справедливый» подход государства должен был заключаться не в подушном распределении приватизационных чеков, качество которых в зависимости от места проживания и работы граждан неизбежно должно было существенно отличаться, а в создании необходимых условий для минимизации указанных болезненных последствий. Одним из таких условий могло стать формирование полноценных кредитных отношений в обществе. Но этой проблеме государство практически не уделяло внимания ни на начальном, ни на последующих этапах приватизации государственной собственности. Во-вторых, для реализации заявленной цели обеспечения социальной справедливости (хотя бы в теории) для основной массы российских граждан (и, прежде всего, пенсионеров и лиц пенсионного возраста) само по себе получение права собственности на какую-то часть бывшей государственной собственности не являлось необходимым условием. Ведь владение любой собственностью (а тем более собственностью на средства производства) предполагает ответственность и риск ее потери, не говоря уже об обязательном уровне экономической грамотности и подготовки, организаторских и иных способностях. Перековать мечи на орала, 8  как показала широко разрекламированная в свое время в СССР конверсия, проще сказать, чем сделать. Но еще труднее найти желающих или хотя бы умеющих пахать (и в прямом, и в переносном смысле). В гораздо большей степени указанной цели социальной справедливости отвечала бы возможность получения пенсионерами денежных средств за счет приватизации.

Вместе с тем идея выпуска ваучеров в принципе не годилась для реализации цели обеспечения социальной справедливости. В лучшем случае, для этого мог быть использован механизм формирования равноценных инвестиционных фондов, между которыми в равной пропорции были бы распределены акции всех приватизируемых государственных предприятий. Последние, в свою очередь, распределяли бы среди населения равнозначные (хотя бы, на первое время) инвестиционные сертификаты, дающие право на получение прибыли инвестиционного фонда, формируемой за счет возможной прибыли приватизированных (акционированных) компаний. Теоретически, исходя из задачи обеспечения социальной справедливости, на этих условиях должны были приватизироваться все предприятия, деятельность которых объективно могла приносить прибыль даже без дополнительных инвестиционных вложений. Однако и при этом варианте оставался нерешенным вопрос об обеспечении демонополизации экономики, а также формирования действенного контроля и управления деятельностью приватизированных (точнее социализированных с помощью акционирования) бывших государственных предприятий, что является необходимым условием для их эффективного (с точки зрения социально-экономического развития общества) функционирования. Реальным правом собственности на указанные компании, как это всегда бывает в случае распыления акционерного капитала, обладало бы руководство данных компаний, которое, как правило, действует в собственных интересах, а не в интересах акционеров. В таких условиях рассчитывать на получение акционерами прибыли (учитывая к тому же контрпродуктивное налоговое законодательство) было бы наивно. Более того, далеко не вся, а, вернее, лишь относительно небольшая часть бывшей государственной собственности даже чисто гипотетически могла принести прибыль. Основной объем приватизируемой собственности приходился на предприятия, которые нуждались в существенном реформировании и реорганизации, или требовали исключительно крупных вложений денежных средств для их перепрофилирования. Иными словами, для потенциальных собственников, по крайней мере, на первом этапе, указанные предприятия могли принести только убытки. Если бы все объекты бывшей государственной собственности являлись исключительно прибыльными, могли без каких-либо дополнительных затрат приносить доход только за счет смены собственника или изменения механизма управления, то никаких реформ проводить и не потребовалось бы.

В этой связи решение вопроса о социальной справедливости могло и должно было рассматриваться только в контексте повышения государственной ответственности за социальное обеспечение и социальное страхование пенсионеров, других наименее социально защищенных российских граждан (включая рабочих и служащих, занятых на предприятиях и отраслях, нуждавшихся в глубоком перепрофилировании), т.е. нужно было определяться с перераспределением вырученных от приватизации денежных средств на адресную поддержку указанных социальных групп. Но откуда могли взяться эти денежные средства, если реальных денежных сбережений у основной массы населения практически не было, а те небольшие сбережения, которые существовали, должны были бы быть существенно скорректированы с учетом инфляции. Ведь и до либерализации цен инфляция существовала в скрытой форме — в виде дефицита практически всех товаров и услуг. Она неизбежно должна была перейти в открытую форму (в виде роста цен) даже при ответственном подходе властей к регулированию объемов денежной массы при начале реформ. 9  К сожалению, проблема с инфляцией в стране существенно обострилась, поскольку ответственного подхода к ее решению у правительства и Банка России и не намечалось. Подчеркнем, что все негативные явления в денежной сфере, такие, как инфляция, отражают искаженную монополистической безответственностью и вульгарным насилием социально-экономическую и политическую организацию общества. Его характерными чертами являются: этатистское закабаление, грубое нарушение принципов равноправного обмена между людьми результатами своей деятельности, возможность получения и сохранения доходов социальными группами, деятельность которых не отвечает потребностям развития общества.

Тот факт, что у российских граждан не было реальных сбережений, которые могли бы быть инвестированы ими на приобретение объектов государственной собственности, ставит под вопрос как правомерность «денежной приватизации», так и саму ее цель — пополнение государственного бюджета, не говоря уже об обеспечении «социальной справедливости». Вообще, заявленные цели приватизации фактически противоречили друг другу и не могли быть одновременно достигнуты даже чисто теоретически. Если учитывать объективную социально-экономическую ситуацию в стране, то для повышения эффективности экономики и создания хотя бы в перспективе предпосылок для формирования общества «социальной справедливости» необходим был выбор такого механизма приватизации, который на первом этапе ее проведения подразумевал бы передачу потенциально прибыльных объектов государственной собственности в аренду, включая заключение конкретных кредитных договоров с будущими собственниками. Необходимо было и формирование предпосылок для развития кредитных отношений и расширения банковского сектора, который включал бы различные по размеру и формам собственности коммерческие банки. Причем в расширении банковского сектора особенно нуждались регионы, которые в наибольшей степени должны были пострадать в результате проводимых реформ и в которых одним из условий выхода из затруднительного экономического положения являлось бы развитие малого и среднего бизнеса. Как показывает опыт развитых стран, для целей развития малого и среднего бизнеса в большей степени подходят не крупные, а малые и средние банки, но при должном уровне регулирования и поддержки их деятельности со стороны Центрального Банка. Для этого принципиально иным должен был стать и механизм денежной эмиссии Банка России, в основе которого лежало бы обеспечение развития кредитных отношений между коммерческими банками и представителями реального сектора при одновременно повышении ответственности собственников и руководителей коммерческих банков за принимаемые ими решения. 10  Однако банковская реформа и развитие банковского сектора практически сразу стали определяться не социально-экономическими потребностями общества, а политическими целями властных структур, в том числе вопросами приватизации государственной собственности в интересах приближенных к ним социальных групп, в последующем получивших название «олигархические».

В этой связи отметим, что авторы доклада упустили из виду один из основных аспектов приватизации, связанный с приватизацией бывших государственных банков и формированием банковского сектора экономики, а также с деятельностью Банка России и использованием банковской системы правительственными чиновниками. Между тем, без оценки деятельности и состояния банковской системы, методов регулирования коммерческих банков, определяющих принципы организации и масштабы кредитных отношений в обществе, в полной мере оценить правомерность, законность и целесообразность приватизации государственной собственности в России просто невозможно. Подчеркнем, что именно в результате активно задействованного правительством в процессе приватизации государственной собственности Банка России, а также ряда тесно связанных с государственными чиновниками коммерческих банков, была осуществлена попытка создать видимость законности «денежной» приватизации. Причем эта попытка, которая, помимо того, что сама по себе имела крайне негативные социальные последствия (поскольку видимость соблюдения законов при их фактическом неисполнении самим государством расширяет социально-экономическую базу коррупции и криминалитета), оказала значительно большее разрушительное воздействие на состояние и развитие российской экономики, чем это до сих пор принято считать.

ВИДИМОСТЬ ЗАКОННОСТИ КАК ХУДШАЯ ФОРМА БЕЗЗАКОНИЯ
или трагикомедия под названием «Приватизации государственной собственности в 1993-2003 гг.»
часть первая