Вернуться к списку публикаций

Все права на данную статью принадлежат автору. Любое воспроизведение, перепечатка, копирование, ввод в компьютерную память или иные подобные системы распространения и иные действия в отношении данной статьи полностью или частично производятся только с разрешения автора, за исключением случаев цитирования в объёме, оправданном целью цитирования, или иных способов использования, допускаемых применимым законодательством. Любое разрешённое использование допускается с обязательным указанием названия статьи, её автора и адреса статьи в Интернете. Запросы на приобретение или частичное воспроизведение данной статьи присылайте на адрес электронной почты: .
страница загружена

В.В. Мартыненко, доктор политических наук, профессор

«Марксистское учение» как катахреза * 

Алогизмы марксистских взглядов на государство, теорию прибавочной стоимости и эксплуатацию в свете современных проблем российского общества

Журнал «Наука. Политика. Предпринимательство.», №3, 2004,  стр.105–125
Журнал «Наука. Культура. Общество.», №1, 2005,  стр.147–162


Знаю, утро мне силы утроит,
Ну а конь мой — хорош и сейчас, —
Вот решает он: стоит — не стоит
Из-под палки работать на нас.


Владимир Высоцкий  58 


Из класса в класс мы вверх пойдем,
как по ступеням,
И самым главным будет здесь рабочий класс,
И первым долгом мы, естественно, отменим
Эксплуатацию учителями нас!


Владимир Высоцкий  59 

Эксплуатация «эксплуатации»

 
П 

риведенные выше рассуждения подводят нас к необходимости определения еще одной логической ошибки, допущенной Марксом и, к сожалению, пустившей глубокие корни в умах наших политиков, экономистов и социологов, несмотря на то, что большинство из них формально сейчас не придерживается коммунистической идеологии. Речь идет о «вкладе» Маркса в развитие теории трудовой стоимости, о его теории прибавочной стоимости и прибавочного труда, анализе и оценке эксплуатации. Напомним, что Маркс «обнаруживает» эксплуатацию и присвоение капиталистом (собственником средств производства) прибавочной стоимости и прибавочного труда рабочих с самого начала зарождения капитализма и даже независимо от того, выполняет ли капиталист функцию организатора производства товаров и услуг или нет. Считается, что только труд рабочих производит стоимость, причем большую, чем необходимо для поддержания трудоспособности и воспроизводства самих рабочих. Капиталист, по мнению Маркса, просто присваивает себе дополнительное рабочее время, которое рабочий затрачивает на производство товаров не для содержания самого себя, а для производства жизненных средств для собственников средств производства. 60  Это дополнительное время определяется как прибавочный труд, а стоимость товаров и услуг, созданных при помощи прибавочного труда как прибавочная стоимость, за счет которой существуют капиталисты, политическая власть, а также лица, не занятые в сфере материального производства или в земледелии.

При этом основоположники марксизма полностью отвергали как вульгарную точку зрения тех экономистов (названных ими сикофантами 61  капиталистического общества), которые рассматривали прибыль капиталиста как определенную форму заработной платы, как плату за управление предприятием, плату за «воздержание» (за то, что капиталист не проел свой капитал), премию за риск и т.д. Причем основоположников марксизма не смущало, что отказ от рассмотрения деятельности капиталиста в качестве его вклада в стоимость произведенных товаров и услуг противоречит ряду их собственных постулатов, в частности, тем из них, в которых говорится о равенстве и равнозначности всех видов человеческого труда вообще; что сравнительно сложный труд означает возведенный в степень простой труд, так что меньшее количество сложного труда равняется большему количеству простого; что многие виды труда заключают в себе применение навыков или знаний, приобретенных с большей или меньшей затратой сил, времени и денег. 62  Проблема, правда, в том, что Маркс понимал теорию трудовой стоимости таким образом, что «человеческий труд образует стоимость, но сам труд не есть стоимость. Стоимостью он становится в застывшем состоянии, в предметной форме». 63  Однако, если первую часть данного определения, что труд, понимаемый просто как процесс приложения человеческих усилий, «не есть стоимость» можно считать вполне справедливой, то со второй его частью (стоимостью труд становится в предметной форме) полностью согласиться нельзя. В этом случае получается, что оказываемые услуги (в том числе в области медицины, образования, организации производства и управления) не имеют стоимости, что не может соответствовать действительности. Поэтому правильнее было определить, что труд становится стоимостью в «результативной» форме или после признания результатов труда тем (теми), для кого этот труд предназначался. В этом случае, вопросов, связанных с отнесением результатов деятельности капиталиста, по крайней мере, по управлению производством как составной части производственного процесса на стоимость произведенных товаров в виде стоимости их собственного труда, а не только прибавочного труда рабочих, могло бы и не возникнуть. Более того, такой подход соответствовал бы собственному признанию основоположниками марксизма того факта, что собственники средств производства (капиталисты) играли исключительно важную роль в деле развития производительных сил, что, по существу, равносильно признанию общественной значимости, полезности и необходимости их деятельности, а, следовательно, и вклада в стоимость товаров и услуг, в производстве которых принимали участие нанятые ими и управляемые ими рабочие. Как писали К. Маркс и Ф.Энгельс, «созданные под управлением буржуазии производительные силы стали развиваться с неслыханной прежде быстротой и в небывалых размерах». 64  А раз так, то следовало бы и признать, что в рамках того временного интервала, когда деятельность собственников средств производства отвечает общественным потребностям и является необходимым условием экономического прогресса, получаемая ими доля национального дохода или вновь созданной стоимости, отраженная в цене товаров и услуг, может рассматриваться как стоимостное выражение затраченного ими труда или затраченных усилий (результатом которых и явился увеличенный объем производства товаров и услуг). Причем даже получаемый рантье доход в виде процентов на вложенные денежные средства может быть рассмотрен, во-первых, в качестве специфической формы амортизации результатов прошлого труда (пусть и не самого рантье) представленного в виде денежных сбережений, и, во-вторых, — оплаты его услуг, связанных с тем, что он эти денежные сбережения предоставил тому же капиталисту, не побоявшись рискнуть их полностью потерять. В данном случае, нет существенной разницы между амортизацией средств производства, обоснованность постепенного перенесения стоимости которых на стоимость производимых товаров и услуг полностью признавалась основоположниками марксизма, и специфической формой амортизации денежных средств в виде процента или части прибыли, правомерность получения которой они почему-то не признавали в принципе.

Между тем правомерность признания прибыли как специфической формы заработной платы прямо вытекает также из следующих рассуждений основоположников марксизма, если, конечно, устранить в этих рассуждения некоторую алогичность. «Пока известный способ производства находится на восходящей стадии своего развития, — читаем мы у Энгельса, — до тех пор ему воздают хвалу даже те, кто остается в убытке от соответствующего ему способа распределения. Так было с английскими рабочими в период роста крупной промышленности». Если мы устраним алогичность того факта, что тот, кто находится в убытке, вряд ли будет воздавать хвалу тому, кто является причиной этого убытка, а следовательно, вряд ли в данном случае речь может идти о нанесении убытка, то получим, что сам факт экономического развития, обусловленный соответствующим способом производства, свидетельствует об относительной справедливости распределения доходов между различными социальными слоями и группами общества и, таким образом, об отсутствии эксплуатации в узком смысле этого слова. Нельзя в данном случае говорить и о прибавочной стоимости, которую неправомерно присваивают капиталисты и которая не является результатом их деятельности. «Более того: пока этот способ производства, — читаем мы дальше, — остается еще общественно-нормальным, до тех пор господствует, в общем, довольство распределением, и если протесты и раздаются в это время, то они исходят из среды самого господствующего класса (Сен-Симон, Фурье, Оуэн) и как раз в эксплуатируемых массах не встречают никакого отклика». Однако, если эти массы не поддерживают высказываемых протестов против системы распределения жизненных благ, то вряд ли можно говорить о насильственном изъятии у них части созданной ими стоимости (в виде прибавочной стоимости), или национального дохода. Следовательно, более логично и в данном случае говорить не об эксплуатации этих масс, а о необходимых условиях разделения труда и распределения дохода, которое отвечало потребностям социально-экономического развития того времени. Кстати, сам Энгельс несколько ранее отмечал, что «когда в Пруссии, после военных поражений 1806 и 1807 гг., была отменена крепостная зависимость, а вместе с ней и обязанность всемилостивейших господ заботиться о своих подданных в случае нужды, болезни или старости, то крестьяне подавали петиции королю с просьбой оставить их в подневольном состоянии, иначе кто же будет заботиться о них в случае нужды?». 65  Известно также, что в течение долгого времени русские крестьяне сами могли иметь, и нередко имели, крепостных. С позиции современного человека состояние крепостного вряд ли могло быть приятно самому крестьянину. Однако при том уровне экономического и технического развития России, крестьянин находил это состояние ни только нормальным, но и необходимым для жизни, 66  и также естественно «задумывался о покупке крепостных, как римский вольноотпущенник стремился к приобретению рабов». Кстати, восставшие под предводительством Спартака рабы вели войну с конкретными рабовладельцами, но не с рабством как таковым. Если бы им удалось завоевать себе свободу, они, при благоприятных обстоятельствах, сами и с самою спокойною совестью сделались бы рабовладельцами. Как отмечал по этому поводу Плеханов  Г. В., «невольно вспоминаются при этом, приобретая новый смысл, слова Шеллинга: свобода должна быть необходима. История показывает, что любой из видов свободы является только там, где он становится экономической необходимостью». 67  То же самое касается проблемы справедливого и экономически обоснованного, или необходимого распределения доходов между различными социальными слоями данного общества.

«Лишь когда данный способ производства прошел уже порядочную часть своей нисходящей стадии, когда он наполовину пережил себя, когда условия его существования в большей своей части исчезли.., — лишь тогда все более возрастающее неравенство распределения представляется несправедливым, лишь тогда люди начинают апеллировать от переживших себя фактов к так называемой вечной справедливости». 68  Вот из этого положения, если следовать логике, можно сделать вывод, что эксплуатация как необоснованное присвоение одной группой собственников (в частности, собственников средств производства) результатов труда другой группы (собственников рабочей силы) возникает лишь тогда, когда деятельность первых уже больше не отвечает потребностям экономического развития, и, соответственно, относительные размеры получаемых ими доходов не отражают стоимости затраченных усилий, и они действительно присваивают себе результаты чужого труда. Иными словами, важнейшим критерием и показателем присутствия эксплуатации является наличие условий, препятствующих дальнейшему социально-экономическому развитию общества.

Они наблюдаются всегда, когда кто-либо пытается сохранить за собой монопольные права и привилегии с помощью экономической и политической власти. Причем необходимо отметить, что эксплуатацией чужого труда могут заниматься не только собственники средств производства, но и монополистические объединения собственников рабочей силы, например, в форме отраслевых профсоюзов. Так, в условиях структурных сдвигов в экономике, когда объемы живого и овеществленного труда, затрачиваемого в какой-либо отрасли производства, больше не соответствуют потребностям экономического развития, возникает необходимость в сокращении как объемов производства, так и числа занятых в производстве данных товаров или услуг. И если профсоюзы, в том числе с помощью государства, препятствуют структурной перестройке экономики и экономическому прогрессу, требуют поддержания числа занятых и объемов получаемых ими доходов на прежнем уровне, а главное — добиваются этого, то результатом будет эксплуатация ими всех остальных членов общества.

Однако условия для возникновения различных форм эксплуатации следует искать не только и, возможно, даже не столько в деятельности экономических субъектов, а в политике государства, которое в виду своего монопольного легитимного права на насилие часто оказывается не в состоянии (или в состоянии незаинтересованности) своевременно реагировать на изменившиеся экономические реалии и требования социально-экономического развития общества. В этой связи напомним, что именно советское государство «изобрело» концентрационные лагеря. 11 июля 1929 г. Совет народных Комиссаров СССР принял постановление «Об использовании труда уголовно-заключенных», вновь узаконив тем самым в XX в. крайне неэффективный с точки зрения социально-экономического развития общества рабский труд. 69  Затем этим опытом воспользовался и другой диктаторский режим, режим фашистской Германии. Приведем также еще один малоизвестный факт из российской истории. После обнародования реформы 19 февраля 1861 г. тверское дворянство 70  обратилось к императору Александру II с «Всеподданнейшим адресом», 71  в котором, частности, говорилось, что обязательное предоставление земли в собственность крестьян является единственным средством обеспечить спокойствие страны и имущественные интересы самого дворянства. «Мы просим привести немедленно в исполнение эту меру общими силами государства, не полагая всей ее тяжести на одних крестьян, которые менее других виноваты в существовании крепостного права. Дворянство, в силу сословных преимуществ, избавлялось до сих пор от исполнения важнейших общественных повинностей. Государь! Мы считаем кровным грехом пользоваться благами общественного порядка за счет других сословий; неправеден тот порядок вещей, при котором бедный платит рубль, а богатый — ни копейки. Это могло быть терпимо только при крепостном праве, но теперь ставит нас в положение тунеядцев, совершенно бесполезных родине. Мы не желаем пользоваться таким позорным преимуществом и дальнейшее существование его не принимаем на свою ответственность. Всеподданнейше просим Ваше Императорское Величие разрешить нам принять на себя часть государственных податей, соответственных состоянию каждого… Кроме имущественных привилегий, мы пользуемся исключительным правом поставлять людей для управления народом. В настоящее время мы считаем беззаконием исключительность этого права и просим распространить его на все сословия… Всемилостивейший государь! Мы твердо уверены, что вы искренно желаете блага России, и потому считаем священным долгом высказать откровенно, что между нами и правительством в. в. (вашего величества — Авт.) существует странное недоразумение, которое препятствует осуществлению ваших благих намерений. Вместо действительного осуществления обещанной вами русскому народу воли ваши сановники изобрели временно-обязанное положение, невыносимое как для крестьян, так и для помещиков… Они находят необходимым сохранение дворянских привилегий, тогда как мы сами, более всех заинтересованные в этом деле, желаем их отменения. Этот всеобщий разлад служит лучшим доказательством, что преобразование, требующееся ныне крайнею необходимостью, не может быть, совершено бюрократическим порядком. Мы сами не беремся говорить за весь народ, несмотря на то, что стоим к нему ближе, и твердо уверены, что недостаточно одной благонамеренности не только для удовлетворения, но даже и для указания народных потребностей…». 72  Данный факт и сами предложения тверского дворянства, во-первых, свидетельствуют о понимании представителями так называемого господствующего класса того, что появилась необходимость изменения действовавшей системы распределения материальных благ для обеспечения условий экономического развития России и сохранения относительной стабильности общества и государства. Во-вторых, подтверждают крайнюю односторонность определения государства как органа эксплуататорских класса для подавления эксплуатируемых классов. В-третьих, говорят о первоочередной ответственности государства за сохранение неэффективной и нерациональной системы распределения, приводящей к эксплуатации, т.е. необоснованному присвоению результатов труда одних социальных групп другими.

Как следует из положений теории трудовой стоимости (признаваемых и Марксом), если результаты чьей-либо деятельности не имеют никакой потребительной стоимости для других (т.е. не обладают общественной полезностью), то затраченный труд (в том числе в сфере материального производства) не создает ни одного атома стоимости. Однако если эта деятельность или труд оплачивается, например, с помощью выпуска государством дополнительного объема денежной массы, то естественным результатом будет обесценение денег, т.е. инфляция. В результате инфляции доходы тех, чья деятельность полностью соответствует общественным потребностям, урезаются, и часть собственного труда они затрачивают на своих «невидимых» эксплуататоров. Примеров подобной эксплуатации в современной отечественной и зарубежной истории предостаточно.

Поэтому эксплуатацию, понимаемую как присвоение результатов чужого труда, следует рассматривать как результат монополизации различных сфер экономической и политической жизни общества, проявляющийся в социально-экономическом застое. Под эксплуатацией следует понимать осуществляемую посредством политического и экономического принуждения оплату членами общества непроизводительного труда, представляющего собой все разновидности экономической деятельности (или бездеятельности) физических или юридических лиц, не отвечающей потребностям социально-экономического развития данного общества. В результате эксплуатации сдерживается объективный процесс социально-экономических преобразований, что в конечном итоге приводит к острому политическому кризису. Таким образом, в конечном итоге ни экономическая, ни политическая монополия не выгодна никому: ни остальным членам общества, ни самим монополистам от политики и экономики. Это доказывает вся история развития человечества. Однако это стремление к безграничной власти, к монополии постоянно преследует человечество как болезнь. А, как известно, если болезнь вовремя не вылечить, если ее запустить, то процесс выздоровления может оказаться не только длительным, но и очень болезненным.

Логическая ошибка в подходе основоположников марксизма к вопросу эксплуатации и возникновения прибавочной стоимости (как части вновь созданной стоимости) заключалась в том, что под производительным трудом, т.е. трудом, создающим стоимость, они понимали только труд непосредственно в сфере материального производства и сельского хозяйства, т.е. в сфере товарного производства. Доходы всех остальных членов общества, в том числе тех, кто был занят в сфере услуг, в науке, в образовании, здравоохранении, культуре, в политике и т.д., по их мнению, формировались за счет прибавочного труда рабочих в сфере материального производства. Подобный подход в определенной мере объясняется тем, что в то время именно рост промышленного товарного производства определял экономический прогресс общества.

Кстати, в свое время, когда экономический прогресс общества рассматривался экономистами и политиками в качестве производного от прогресса в земледелии, во Франции возникла и получила свое развитие так называемая теория физиократов. В соответствии с этой теорией лишь земледелие считалось единственной производительной сферой человеческой деятельности, и только труд в земледелии давал избыток — ренту. Землевладельцы, представители государства и церкви относились к классу, который присваивает этот избыток, а ремесленники, торговцы, рабочие и капиталисты относились к категории «бесплодного класса», который производит ровно столько, сколько потребляет продуктов, создаваемых производительным классом (крестьянами, фермерами). За такое отношение к оценке деятельности рабочих теория физиократов, естественно, была подвергнута критике основоположниками марксизма. Однако им следовало бы не только критиковать физиократов и указывать на их ошибки, но можно было бы предположить, что значение и роль различных видов человеческой деятельности в процессе экономического прогресса будут меняться. Если экономический прогресс рассматривать как процесс все более полного раскрытия способностей и возможностей человека, его нельзя ограничивать лишь сферой материального производства. Для того чтобы поддерживать, развивать свои способности и удовлетворять свои разнообразные потребности, необходим соответствующий уровень развития науки, образования, здравоохранения, культуры и т.д. После того как прогресс в области материального производства достигает определенного уровня, его значение как фактора обеспечения социально-экономического развития человеческого общества в полном соответствии с законами диалектики уменьшается. Сокращается и доля материального производства в экономике и создаваемом национальном доходе. Этот процесс, как известно, наблюдается во всех развитых странах.

Итак, подчеркнем, что любой общественно полезный труд в сфере материального и нематериального производства, всякая человеческая деятельность, связанна? с созданием товаров и предоставлением услуг, находящих своего потребителя и способствующих раскрытию человеческих способностей и возможностей, являются производительными. И, наоборот, любая человеческая деятельность, независимо от того, происходит она в сфере материального или нематериального производства, является непроизводительной, если ее результаты не отвечают потребностям конечных потребителей или общества в целом. Это непосредственно касается и государственных структур. В случае если их деятельность или государственное насилие оказывается общественно необходимым и экономически оправданным, если эта деятельность стимулирует или обеспечивает социально-экономическое развитие общества, тогда доходы, получаемые государственной властью от экономических субъектов в форме налогов и сборов следует рассматривать как вполне обоснованную оплату государственных услуг, которые могут быть включены в качестве составной части во вновь созданную стоимость (национальный доход). Однако если государственное насилие в любых его проявлениях оказывается чрезмерным, экономически необоснованным и контрпродуктивным, препятствует экономическому развитию, если государственные структуры не выполняют (или крайне неэффективно выполняют) возложенные на них функции, то получаемые государством налоги и сборы следует рассматривать как форму эксплуатации членов общества. Причем поскольку государственные налоги и сборы прямо (при косвенных налогах) или косвенным образом (при взимании прямых налогов) включаются в цену всех производимых товаров и услуг, то вызываемый ими рост цен необходимо оценивать как инфляционный. Верно и обратное утверждение: инфляционный рост цен является, прежде всего, показателем неэффективной и экономически необоснованной деятельности (или бездеятельности) государства.

Исходя из этого, следует также достаточно четко разделять значение и роль государственных финансов как инструмента экономического обеспечения государственной деятельности. Например, если с помощью налогов и сборов, взимаемых с экономических субъектов, происходит оплата ими фактических услуг государства, услуг, которые реально признаются данными экономическими субъектами как необходимые, можно говорить о том, что государственные финансы выполняют функцию мобилизации денежных средств и «распределения» оплаты стоимости данных услуг между различными членами общества. Во всех остальных случаях, когда государство с помощью насилия изымает у тех или иных экономических субъектов больший объем доходов, чем тот, который необходим и соответствует реальной стоимости предоставляемых тем же государством услуг, следует говорить о том, что государственные финансы выполняют функцию перераспределения национального дохода. И, как показывает практика, исходя из внутренних интересов самого государства как организованного и легитимного насилия, государственные финансы очень часто используются именно в целях перераспределения национального дохода для собственного экономического благосостояния представителей государственной власти или для удовлетворения их политических амбиций. 73  Более того, в этих целях осуществляется и деятельность по монополизации денежно-кредитной эмиссии, что является в настоящее время одним из основных индикаторов наличия грубых злоупотреблений со стороны власти, противодействующих поступательному социально-экономическому развитию. Самыми общими показателями преобладания мобилизационно-распределительного значения государственных финансов могут рассматриваться хорошая динамика социально-экономического развития страны и экономический рост (в соответствии с имеющимся научно-техническим и ресурсным потенциалом), которые при этом далеко не сводятся к темпам роста валового внутреннего продукта. Если же государственные финансы используются в основном в целях перераспределения национального дохода в интересах самого государства, то это приводит к экономическим диспропорциям, социально-экономическому застою, сокращению научно-технического потенциала и деградации экономических регионов, общему снижению качества жизни, высокой безработице и инфляции, а также к массовому распространению коррупции. 74 

Логические ошибки классиков марксизма (включая экономически неверное понимание производительного и непроизводительного труда), «развитые» советскими вождями, наглядно проявились в негативных социально-экономических последствиях практики «социалистического строительства» в СССР. К их числу следует отнести появление грубых структурных диспропорций в экономике, крайнюю запущенность системы здравоохранения, образования, гражданской науки, сферы торговли и услуг, банковской и финансовой деятельности. Указанные диспропорции были также во многом связаны с постоянной ориентацией политической власти на военное производство, формирование военной экономики. Это и не удивительно. Военное производство — это та сфера человеческой деятельности, которая не может существовать без государства. И именно в этой области государство в форме политической диктатуры и как монополист всех средств производства и могло на относительно коротком отрезке времени продемонстрировать свои возможности. Однако для того, чтобы поддерживать эффективность военного производства (с точки зрения создания лучших образцов военной техники), в военной экономике должна быть обеспечена конкурентная среда, должны использоваться рыночные принципы хозяйствования. Только в этом случае потребитель в лице соответствующих военных ведомств имеет возможность выбора между образцами военной техники, в наибольшей степени удовлетворяющими политическим и военным амбициям государственной власти. В то же время обеспечение конкурентной среды в военной экономике является достаточно дорогостоящим занятием, особенно если государство стремится поддерживать высокий уровень и качество военного производства в течение длительного периода времени. При этом, как показали итоги «холодной войны», крупномасштабное отвлечение ресурсов общества в военных целях при наличии атмосферы строжайшей секретности и изолированности военного и гражданского производства, военной и гражданской науки, при общей неэффективности и запущенности гражданского сектора экономики не может продолжаться бесконечно долго. Вообще вряд ли какое-либо европейское государство, кроме СССР, могло бы так долго поддерживать крупномасштабное военное производства при наличии вопиющих диспропорций между военным и гражданским секторами экономики и при этом удерживать политическую власть в стране. Такое, наверное, могут себе «позволить» только те страны, которые в течение тысячелетий привыкли к гнету «восточного деспотизма». Однако в конечном итоге советское политическое руководство не могло не проиграть «холодную войну», а находящаяся под его властью страна не развалиться на самостоятельные государственные образования. 75 

Эксплуатация «эксплуатации»